Канон: Оно (2017)
Автор: h_Ronnia
Бета: marianji
Размер: драббл, 640 слов
Пейринг/Персонажи: Грета Кин/Беверли Марш
Категория: фемслэш
Жанр: драма, романс
Рейтинг: R
Примечание/Предупреждения: нецензурная лексика
Размещение: запрещено без разрешения автора
читать дальше
Вызов. Вот что приходит на ум. То ли потому, что платье – плотная лоснящаяся ткань – обтекает фигуру перчаткой, то ли потому, что стягивает его она совершенно небрежно. Швыряет алый ком Беверли в лицо. В каждом движении Греты превосходство заложено с рождения.
― Не годится, ― она кривит губы и отворачивается от зеркала. Платье сохраняет тепло её кожи, такой же гладкой и безупречной на вид. Беверли невольно сжимает пальцы сильнее.
― Я исправлю.
― Слушай-ка, Марш, ― вялое возмущение. Она, словно походя, пинает бродячую кошку. Белая мягкая грудь приподнимается укоризненно. Дыхание даже не сбилось с ритма. Привычный режим дня – унизить, ткнуть носом. — Выпускной послезавтра, а я до сих пор таскаюсь на примерки. Неужели ты так и осталась ни на что не годной шлюшкой?
— Проехала почти двадцать миль, чтобы проверить? — Беверли прикусывает язык. Им с тёткой нужен этот заказ. Ей пора сбежать в Чикаго, пока Том не слетел с катушек окончательно. ― Или платья от шлюшек тебе больше к лицу? ― но она не может удержаться и не кольнуть в ответ.
― Советую решить, кому отсосёшь, чтоб вернуть залог, ― Грета неспешно втискивается в джинсы, больше не глядя на неё. Виляет полными бёдрами, оправляет рубашку, расстёгивает две верхние пуговицы. Сучка. Какая же сучка!
Беверли дожидается, пока она усядется на пассажирское сидение серого кабриолета. Машина срывается с места. Беверли швыряет платье в кресло и зажимает рот рукой. На ее запястьях оседает тяжёлый запах дорогущих духов Греты.
Тётя напевает что-то под нос, раскраивая юбку для их постоянной клиентки. Беверли не вслушивается в слова, но мотив знакомый. И она насвистывает что-то в такт. Машинка жужжит размеренно, игла скачет по алой ткани. Беверли строчит шов заново, расширяет платье в груди.
Грудь у Греты идеальная. У неё всё идеальное. Семья. Дом.
Беверли сильнее давит на педаль. Машинка ускоряется, и её стук передаётся столу, коленям Беверли, её сведённому животу… Она кусает губу и косится на тётю. Та продолжает шить, не видит дальше своего длинного носа. Не спрашивает, отчего Беверли избегает свиданий. Не спрашивает, часто ли отец совал потную лапищу ей в трусы, часто ли его противное дыхание опаляло её бёдра.
Беверли ёжится, оборачиваясь, словно тень, упавшая на ткань, горбатая и длинная, принадлежит вдруг ожившему отцу. Чёрта с два. Ветка яблони царапает по стеклу. Вверх и вниз. Горячий и влажный жар внутри тела крепнет, и она панически облизывается. Нельзя думать о Грете так. Нельзя думать так даже о Билли. О Билли, что с самого её отъезда не соизволил навестить. Грета же таскается к ней (нет-нет, за платьем, только за платьем) второй месяц. И каждый раз её чёртовы светлые волосы, её губы, её блестящие круглые глаза видятся Беверли в каждом постере из журнала, в каждой девчонке, встречающейся на улице.
Беверли сильнее сжимает колени, между бёдер ноет, тягуче наслаивается. Она прерывисто выдыхает. Нужно бы встать и умыться, нужно бы дойти до ванны. Подняться оказывается непосильной задачей. Нежный треск машинки, лоснящийся шёлк между пальцев. Во рту у Беверли пересыхает, и она немного меняет позу, соскальзывает на краешек стула, тянется вверх... Ещё разок. Сердце подскакивает куда-то высоко. Пульс бешено бьётся в висках.
Тётя говорит, что приличные девочки не забрасывают ногу на ногу, сделать это под неудобным низким столиком и вовсе нельзя. Она вскакивает так резко, что тётя замирает. Спрашивает, всё ли хорошо. Беверли неуловимо кивает и выходит на веранду. Где-то вдали переругиваются собаки. Летний ветер, теплый даже в одиннадцать часов вечера, забирается ей под юбку, измятую позади. Влажная теплота между бёдер постепенно тает, и она позволяет себе присесть на крыльце. Она запрокидывает голову, затылок упирается в деревянную ступеньку. Она не делает себе больно, она знает, где нужно касаться. У неё сухие и тонкие пальцы, подушечки нежно массируют, и когда она позволяет им скользнуть себе в тело, её сдавленный стон путается в шумной кроне яблони.
Грета пахнет первыми весенними цветами и бурбоном.
Когда до их города доходит сплетня о разбившейся на машине пьяной старшекласснице из Дерри, Беверли Марш, изменившая фамилию, обустраивается в новой квартире в Чикаго.
Она больше не шлюшка.
Она годится в жёны.
― Не годится, ― она кривит губы и отворачивается от зеркала. Платье сохраняет тепло её кожи, такой же гладкой и безупречной на вид. Беверли невольно сжимает пальцы сильнее.
― Я исправлю.
― Слушай-ка, Марш, ― вялое возмущение. Она, словно походя, пинает бродячую кошку. Белая мягкая грудь приподнимается укоризненно. Дыхание даже не сбилось с ритма. Привычный режим дня – унизить, ткнуть носом. — Выпускной послезавтра, а я до сих пор таскаюсь на примерки. Неужели ты так и осталась ни на что не годной шлюшкой?
— Проехала почти двадцать миль, чтобы проверить? — Беверли прикусывает язык. Им с тёткой нужен этот заказ. Ей пора сбежать в Чикаго, пока Том не слетел с катушек окончательно. ― Или платья от шлюшек тебе больше к лицу? ― но она не может удержаться и не кольнуть в ответ.
― Советую решить, кому отсосёшь, чтоб вернуть залог, ― Грета неспешно втискивается в джинсы, больше не глядя на неё. Виляет полными бёдрами, оправляет рубашку, расстёгивает две верхние пуговицы. Сучка. Какая же сучка!
Беверли дожидается, пока она усядется на пассажирское сидение серого кабриолета. Машина срывается с места. Беверли швыряет платье в кресло и зажимает рот рукой. На ее запястьях оседает тяжёлый запах дорогущих духов Греты.
* * *
Тётя напевает что-то под нос, раскраивая юбку для их постоянной клиентки. Беверли не вслушивается в слова, но мотив знакомый. И она насвистывает что-то в такт. Машинка жужжит размеренно, игла скачет по алой ткани. Беверли строчит шов заново, расширяет платье в груди.
Грудь у Греты идеальная. У неё всё идеальное. Семья. Дом.
Беверли сильнее давит на педаль. Машинка ускоряется, и её стук передаётся столу, коленям Беверли, её сведённому животу… Она кусает губу и косится на тётю. Та продолжает шить, не видит дальше своего длинного носа. Не спрашивает, отчего Беверли избегает свиданий. Не спрашивает, часто ли отец совал потную лапищу ей в трусы, часто ли его противное дыхание опаляло её бёдра.
Беверли ёжится, оборачиваясь, словно тень, упавшая на ткань, горбатая и длинная, принадлежит вдруг ожившему отцу. Чёрта с два. Ветка яблони царапает по стеклу. Вверх и вниз. Горячий и влажный жар внутри тела крепнет, и она панически облизывается. Нельзя думать о Грете так. Нельзя думать так даже о Билли. О Билли, что с самого её отъезда не соизволил навестить. Грета же таскается к ней (нет-нет, за платьем, только за платьем) второй месяц. И каждый раз её чёртовы светлые волосы, её губы, её блестящие круглые глаза видятся Беверли в каждом постере из журнала, в каждой девчонке, встречающейся на улице.
Беверли сильнее сжимает колени, между бёдер ноет, тягуче наслаивается. Она прерывисто выдыхает. Нужно бы встать и умыться, нужно бы дойти до ванны. Подняться оказывается непосильной задачей. Нежный треск машинки, лоснящийся шёлк между пальцев. Во рту у Беверли пересыхает, и она немного меняет позу, соскальзывает на краешек стула, тянется вверх... Ещё разок. Сердце подскакивает куда-то высоко. Пульс бешено бьётся в висках.
Тётя говорит, что приличные девочки не забрасывают ногу на ногу, сделать это под неудобным низким столиком и вовсе нельзя. Она вскакивает так резко, что тётя замирает. Спрашивает, всё ли хорошо. Беверли неуловимо кивает и выходит на веранду. Где-то вдали переругиваются собаки. Летний ветер, теплый даже в одиннадцать часов вечера, забирается ей под юбку, измятую позади. Влажная теплота между бёдер постепенно тает, и она позволяет себе присесть на крыльце. Она запрокидывает голову, затылок упирается в деревянную ступеньку. Она не делает себе больно, она знает, где нужно касаться. У неё сухие и тонкие пальцы, подушечки нежно массируют, и когда она позволяет им скользнуть себе в тело, её сдавленный стон путается в шумной кроне яблони.
Грета пахнет первыми весенними цветами и бурбоном.
* * *
Когда до их города доходит сплетня о разбившейся на машине пьяной старшекласснице из Дерри, Беверли Марш, изменившая фамилию, обустраивается в новой квартире в Чикаго.
Она больше не шлюшка.
Она годится в жёны.