Канон: Оно (2017)
Автор: Bohemian Rhapsody I
Бета: Собака серая
Размер: миди, 24 281 слово
Пейринг/Персонажи: Ричи Тозиер/Эдди Каспбрак, Эдди Каспбрак/Джорджи Денбро, всякие односторонки
Категория: слэш
Жанр: драма, романс, немного юмора и мистики
Рейтинг: R (пограничный)
Краткое содержание: «Всё, что до сих пор было свято для него, всё это вдруг было осыпано насмешками, подвергнуто подозрительному анализу, поколеблено навеки с такой бесстыдной смелостью и пленительным своеобразием, что он почувствовал, что весь он меняется у себя на глазах — от одного утра к другому» (с)
Примечание/Предупреждения:
1. описывая школу, в которой происходит действие, автор вдохновлялся, по большей части, закрытыми учебными заведениями Российской империи, в частности, Училищем правоведения, а по меньшей части — нашими средними специальными музыкальными школами (десятилетками). Эдди и Ричи учатся в предпоследнем классе школы, Генри — в выпускном.
2. в основу повествования автор пытался положить историю отношений П. Чайковского и А. Апухтина во время их обучения в Училище правоведения, они же стали прототипами главных героев: Эдди (Чайковский) и Ричи (Апухтин). Прототипом Джорджи стал В. Киреев, учившийся там же и бывший на несколько классов младше Чайковского.
3. название текста взято у одноимённого стихотворения в прозе Шарля Бодлера из сборника «Парижский сплин» (№46 «Потеря ореола»).
4. содержание — немного сокращённая цитата из книги Нины Берберовой «Чайковский. История одинокой жизни».
5. Warning! Эдди-центрик, смерти второстепенных персонажей, два матерных слова и две сотни французских.
6. если вам кажется, что некоторые сюжетные ходы слишком предсказуемы, то вам не кажется. Это не детектив, а просто история о творчестве и любви.
Размещение: запрещено без разрешения автора
Скачать: АО3
читать дальше
Часть 1. Так что же?
Первое, что видит Эдди, войдя на территорию новой школы, это прикреплённое к столбу объявление.
«Пропал Бен Хэнском, 17 лет. Особые приметы…»
Идеально уложенные волосы Эдди как-то неожиданно привстают дыбом. По коже пробегает холодок. Мама предупреждала, что в городе, в который им придётся переехать, часто пропадают дети. Но Бен, судя по описанию, ученик частной школы (а судя по возрасту — ещё и потенциальный одноклассник Эдди). Той самой частной элитной закрытой школы, в которую перевели Каспбрака. Как можно пропасть без вести, находясь на охраняемой территории?
Школа сразу теряет несколько тысяч очков в глазах Эдди. А ещё через пару шагов всё окончательно летит в тартарары.
Если точнее — летит Эдди. В своих отглаженных брюках и рубашке, в первый раз надетом бежевом свитере, чистый и блестящий, как новенький чайник, Эдди летит прямо в огроменную грязную лужу, красующуюся возле школьной дорожки. А вслед ему несётся абсолютно искренний, задорный, омерзительный и гадкий смех.
Эдди изо всех сил надеется, что владелец этого хохота скончается в адских муках. В таких, каких сейчас умирает сам Эдди. Грязь — отвратительная, жирная, вонючая, перемешанная с раскисшими листьями осенняя грязь липнет к нему повсюду и скользит, не давая ни встать, ни утонуть в ней с концами (второй вариант был бы предпочтительнее, ибо идти в таком виде через весь кампус — это ещё хуже, чем умереть, а о тонне подхваченной в мерзкой жиже заразы лучше и не вспоминать). С большим трудом Эдди отрывает взгляд от своих измазанных грязью рук и снизу вверх смотрит на виновника его кончины.
Фу. Видимо, когда ты такой помятый, растрёпанный, не знакомый с расчёской тощий очкарик, единственный способ выглядеть не хуже остальных — это вывалять тех самых остальных в грязи.
— Ты, — хрипит Эдди, испепеляя его взглядом, подбирая самое страшное проклятие, которое только слышал свет. — Ты… — выдавливает он уже с большим трудом.
Обидчик опускается перед Эдди на колени. Он действительно выглядит обеспокоенным. И кладёт ладони Эдди на плечи — теперь они у него тоже в грязи, и он умрёт от какой-нибудь заразной херни…
— Эй, парень, ты в порядке? — очкарик заглядывает прямо Эдди в глаза.
«Чтоб тебя!!!» Эдди трясёт. Воздуха не хватает, воздух не проходит в лёгкие, воздух застревает в горле, наталкиваясь на невидимую преграду. Эдди таки суждено умереть в этой луже на пороге школы.
— Подвинься, Ричи, — из-за спины очкарика появляется другой мальчишка. Рыжий, не менее растрёпанный, чем Ричи, но очень миловидный. Деловито опускается на чистое место рядом с Эдди, подбирает его сумку, через пару секунд извлекает оттуда ингалятор, и — о боже, теперь Эдди идти живому, здоровому и грязному через весь двор.
— Я Бивер, — представляется Эдди его спаситель, протягивая руку — ещё один любитель микробов. — Бивер Марш.
— А я Ричи Тозиер, — радостно сообщает очкарик прежде, чем Эдди успевает вставить хоть слово.
— Ты идиот, — обрывает его Бивер. — У парня астма, а ты его ещё и в холодную лужу столкнул.
— Откуда мне было знать, что этот маменькин сынок ещё и астматик!
Маменькин сынок?! Интересно слышать такое от раздолбая, который сперва делает, а потом думает. А то и вообще не думает.
— Как тебя зовут-то?
Ну не «маменькин сынок» — так точно.
— Эдвард Каспбрак.
Ричи звонко цыкнул и истово заверил Эдди, что в новой школе ему непременно всё понравится. «Возможно, если ты будешь держаться от меня подальше».
Больше всего в новой школе Эдди любит класс для занятий фортепиано на первом этаже. Утром, перед общими уроками, там проходят его индивидуальные по специальности, а вечером он может взять ключ и репетировать там хоть до закрытия корпуса (вообще-то у него есть свой инструмент в комнате общежития, но Ричи по этому поводу опять обозвал его маменькиным сынком). Окна класса выходят в густой сад. И почти что застланы листьями, в сентябре — ядовито-зелёными. Сейчас октябрь, сад окрасился в красно-оранжево-жёлтые тона, всегда пасмурно, постоянно идёт дождь. В дождливые дни заниматься ещё приятнее. Помещение как будто укрыто коконом тишины, дождь и туман гасят все звуки извне (технически это делает звукоизоляция, но какую всё-таки атмосферу создают дождь и туман). Окно мокрое, огненные листья искажаются и расплываются в дождевых потоках, превращаются в мутное марево. По классу разливается очень осенняя музыка Шопена.
Больше всего в новой школе Эдди НЕ любит мистера Пеннивайза.
Пеннивайз красив как бог. Бальдр или что-то вроде того.
Эдди пытается незаметно осмотреть кабинет. Это не так легко сделать: абсолютно все взгляды — восторга, обожания, восхищения — прикованы к НЕМУ. К Пеннивайзу. И Эдди со своими поворотами слишком заметен. Парень с соседней парты, как там его, в открытую рисует в своей тетради портрет Пеннивайза.
Что за идиотская фамилия?
Другой одноклассник — наискосок от Эдди — тоже что-то рисует. Понятно, конечно, что, но он хотя бы прикрывает свои художества рукой. И почему-то краснеет, когда понимает, что Эдди смотрит на него.
«Скажи, ты помнишь ли ту вещь, что приковала
Наш взор, обласканный сияньем летних дней,
Ту падаль, что вокруг зловонье изливала,
Труп, опрокинутый на ложе из камней.
Он, ноги тощие к лазури простирая,
Дыша отравою, весь в гное и в поту
Валялся там и гнил, все недра разверзая
С распутством женщины, что кажет наготу».
Святые угодники, разве это безобразие можно рассказывать в школе?! Эдди искренне возмущён, с некоторых строф его едва не начинает мутить, но при этом он не может перестать вслушиваться в каждое слово, каждый тон, каждый изгиб линии учительского голоса. Во-первых, если он отвлечётся, то Пеннивайз наверняка это заметит и сделает ему замечание. А во-вторых…
«И солнце жадное над падалью сверкало,
Стремясь скорее всё до капли разложить,
Вернуть Природе всё, что власть её соткала,
Всё то, что некогда горело жаждой жить!»
Когда Эдди немного поворачивается, взгляд учителя переходит на него. На зависть всему остальному классу, он вообще слишком часто смотрит на Эдди, очевидно, потому, что тот новенький. И от этого взгляда не просто мурашки по коже — такое ощущение, что за Эдди явились демоны прямиком из ада. Безумный блеск, плотоядная жестокость вмиг перетекают в приветливую ухмылку, которая так же быстро сменяется маниакальным оскалом человека, увидевшего цель — и этот бесконечный цикл доводит Эдди едва ли не до панических припадков.
Он боится Пеннивайза до усрачки.
Неужели никто, кроме него, не замечает этот взгляд? Все сидят тихо, пришибленные своим немым восторгом. Один только Билл завороженно смотрит не на Пеннивайза, а на сидящего прямо перед ним Бивера.
— Что за дичь он щас нам втирал? — негодует Эдди на весь коридор, едва выйдя с урока.
— Это Бодлер, — на лице Ричи снисходительная ухмылка. Бесит.
— А я-то не догадался? Как не догадался и о том, с чего все влюблены в этого клоуна.
— Просто он охуенный, — Ричи пожимает плечами — мол, что тут поделать.
— Фу. Перестань так говорить.
— Ой, в чём дело? У маминой детки вянут прелестные ушки?
— Заткнись, придурок, не называй меня так! — закипает Эдди.
— Милые бранятся — только тешатся, — более чем серьёзно выдаёт шагающий рядом Бивер. Эдди краснеет как рак, раскрывает рот от возмущения и даже не находит, что ответить.
Ричи Тозиер адски раздражает. Просто по всем параметрам раздражает: своим неряшливым внешним видом, дурацким голосом, ужасной манерой речи, нарочитой жестикуляцией и даже вкусом на музыку и стихи. И вообще-то Эдди хотел дружить с Биллом и Бивером. Но Ричи тоже дружил с ними. Он постоянно околачивался рядом и вовсе не собирался отставать. Напротив, теперь Эдди стал главным предметом его насмешек и, самое кошмарное, соседом по парте.
«Клуб неудачников» заваливается в битком набитую столовую. Там к ним присоединяется Стэн. Стэн, не менее тихий, аккуратный и вежливый, чем сам Эдди, кажется, занимает у Ричи второе место в рейтинге «Сейчас я тебя подстебу».
— Разве влюбляться в учителей можно? — негодующе спрашивает Эдди, с размаху плюхая поднос на стол.
— А что тебе запрещает? — Ричи, кажется, искренне изумлён.
— Как же субординация и…
— Полегче, умник, не все тут такие словечки знают!
— Не заливай мне про словечки, поэт-недоучка! Такое поведение социально неприемлемо.
— Симпатии не делятся на приемлемые или нет, они делятся на два типа: то, на что встаёт, и то, на что не встаёт.
— Т-тихо, в-вы же орёте н-на всю с-столовую, — Билл всё ещё здесь. Эдди ввалился в компанию — в его компанию, Билл лидер клуба («Нет, не только потому, что он самый красивый из всех нас») — и теперь заставляет слушать свои дурацкие споры, не давая даже слова ввернуть.
— Прости, — Эдди хочет сменить тему разговора, думает, какой вопрос стоит задать. И выдаёт: — Расскажи, что случилось с Беном.
Молчавший всё это время Бивер вскидывает голову. Эдди чувствует себя законченным дураком. Он размазывает по ладоням дезинфектант и не знает, куда бы себя спрятать. И кто же приходит ему на помощь? Ричи Тозиер, без проблем умеющий отвлечь внимание на себя. Ричи Тозиер, любую ситуацию умеющий превратить в балаган. Твою ж…
— Что это за хреновина?! — Ричи выхватывает у Эдди пузырёк и нюхает его.
— Отдай!!!
Поздно. Описав плавную дугу и даже ни капли не расплескав по дороге, пузырёк скрылся в кастрюле с грибным супом. В установившейся гробовой тишине на руке Эдди торжественно тренькнули часы. Сам он уже предчувствовал приступ то ли астмы, то ли паники, то ли истерического хохота.
— Он же не завинчен…
— Я знаю.
— Ты только что испортил кастрюлю супа!
— Этот суп социально неприемлем и не испортится, даже если я в него кончу. А так хоть микробы передохнут.
— Ты…
— Тихо, вы привлекаете к нам внимание, — шикнул на друзей Стэнли.
— Бен просто шёл из библиотеки этой весной.
Эдди и Ричи замолчали. Эдди вообще не понял, как так резко переключилась тема разговора. Слушать о Бене было немного… странно. Бен попал в его картину мира, подобно какому-то историческому персонажу, который существовал в эпоху «до Эдди» и которого ему никогда не доведётся узнать по-настоящему. Кроме того, Эдди казалось, что он лезет в какую-то общую тайну, которая связывает «Неудачников» и в которую его, как новичка, никто посвящать не станет.
— И?
— И всё. Он не дошёл. Никто его не видел и не слышал, — Бивер пожал плечами и неохотно принялся за свой обед. Эдди бросил на него короткий взгляд, хотя этого и не требовалось — по голосу легко было понять, насколько ему больно об этом вспоминать. Эдди почувствовал себя совсем отвратно.
— Кроме библиотекаря! Он в этом замешан, — ляпнул Ричи с видом истинного эксперта.
— Чего? Почему ты так решил? — Бивер едва не подавился супом. Притом он оказался удивлён ещё сильнее, чем Эдди.
— Он самый подозрительный. Вы его на следующий день видели?
— С ним было то, что обычно ты так любишь — он ходил по шлюхам.
— Я не хожу по шлюхам, — Ричи едва не лопнул от праведного гнева. Ей-богу, он даже на критику собственных стихов реагировал менее бурно.
— Да, судя по твоим словам, ты ходишь по чужим мамкам, — припечатал Стэн.
Эдди даже потрогал уши на всякий случай — не отсохли ли?
— Это же не бордель, а школа… или уже пора говорить: не школа, а бордель…
— La Bohème, — гнусавит Ричи с таким кошмарным акцентом, что Эдди морщит нос. — Не кривись — морщины рано появятся.
— Чтоб тебе пусто было…
— А ну пшёл с дороги!
— Тебе что, жить надоело?!
…Из всех внезапных воздыхателей Эдди Ричи проявлял особые упорство, ловкость, настойчивость и реакцию в своих ухаживаниях (чего стоил один тот факт, что это Ричи ему о воздыхателях и сообщил). Вся школа знала новенького, заявившегося в первый день по уши в грязи. Каждый второй норовил толкнуть его, подсунуть в рюкзак какую-нибудь липкую гадость, отобрать учебник или дать обидное прозвище (и даже тут Ричи с его «Эдди-спагетти» всех превзошёл!). Эдди мог опозорить и заставить краснеть за себя даже «Клуб неудачников», куда он угодил в первые же минуты своего пребывания в Дерри и где быстро повысился до самого неудачного неудачника. Эдди подозревал, что при таком развитии событий апофигей травли вот-вот должен прогреметь.
И он прогремел.
Генри Бауэрс толкнул Эдди на лестнице. Каспбрак летел вниз, перепрыгивая по несколько ступеней за раз и хватая руками воздух, и понимал, что затормозит теперь только головой об пол. Где-то в километре позади остался панический ор Ричи и Билла. Десять ступенек. Пять. Две.
Навстречу Эдди бежит целая толпа. Два человека. Пять. Десять? Он врезается прямо в гущу людей, и на полу образуется огроменная куча из тел.
— Уйдите! Проваливайте! Да пропустите же!!! — голос Ричи всё ещё доносится издалека.
Эдди плохо. Он чувствует себя премерзко, несмотря на отсутствие боли от столкновения. Чёрт побери, он едва не свернул шею, да ещё и благодарить за спасение придётся тех, кто всё это время его терпеть не мог!
Протолкавшись, Ричи присаживается рядом, извлекает из заднего кармана брюк ингалятор — так запросто, словно это плата за проезд в городском транспорте. Он впрыскивает лекарство Эдди в рот, и тот наконец понимает, что не просто забыл, как дышать, — он забыл, что вообще не дышит уже целую вечность.
Окружившая их толпа, видимо, не намерена расходиться до вечера. Толпы поклонников? Мало ему одного Ричи, который носит за него запасные ингаляторыв заднем кармане фу…
С тех пор отношения Эдди и Генри не улучшились. Вообще ничего не улучшилось в этой жизни! Знать, что на тебя практически беспалевно залипают как минимум десять человек, и сидеть при этом в кошмарной грязной луже — это просто беспросветное отчаяние.
— Ещё раз подойдёшь к нему, я тебя выпотрошу и повешу на твоих собственных кишках! — орёт Ричи ухмыляющемуся Генри Бауэрсу, мгновение назад столкнувшему Эдди со школьной дорожки прямо в грязь. Билл и Бивер с трудом удерживали Ричи, повиснув у того на плечах.
— Ричи! — окликнул его Эдди, поднявшись на ноги и небрежно отряхнувшись. В конце концов, если он не умер, искупавшись в этой луже в первый раз, то не умрёт и во второй. — Не трать на него свои нервы, идём.
…В тот день, после лестницы, Ричи впервые проводил Эдди до его комнаты. Собственно, Эдди был всё ещё слишком шокирован, чтобы возражать. Однако уже у самых дверей Ричи огорошил его таким дурацким вопросом, что Эдди понял — его шоку есть куда эволюционировать.
— Какие были ощущения?
— Я чуть не убился, а тебя волнует, что я перед этим чувствовал?!
— Но не убился же.
Гениально.
— Ты действительно хочешь знать? — на самом деле, Эдди и сам этого не знал. Он слегка задумался и сосредоточенно ответил: — Ты явно не пытался спеть арию Золушки из оперы Россини.
— А ты пытался, что ли? — Ричи посмотрел на Эдди так, словно подозревал, что тот всё-таки сильно ударился головой.
— Что? Нет! Просто она…
— Тупица! — на глазах Ричи аж выступили слёзы: не то от облегчения, не то от смеха, и вообще нормальным людям нельзя испытывать такие эмоциональные перепады. — В следующий раз будешь падать — я тебе эту арию саундтреком включу!
Жизнь Эдди подчиняется идеально отлаженному расписанию. Подъём, уроки, сон, приём лекарств, самостоятельные вечерние занятия — эту систему не в силах разрушить даже стихийный сумбурный Ричи, делающий дела, как бог на душу положит. Но когда Эдди узнал, что в марте ему предстоит впервые выйти на сцену в новой школе, он понял, что ему конец. Ибо вместо того, чтобы усиленно учить программу по специальности, он усиленно учил стихи Бодлера. Будь он ещё раз проклят. Вместе с Ричи Тозиером, который так упорно пытался доказать Эдди, что это Поэзия, а не дичь, и так упорно впихивал ему том «Цветов зла» — что и доказал, и впихнул.
На самом деле, Ричи никогда не декламировал собственные стихотворения. «Хочешь меня читать — купи в магазине, я уже издаюсь». И если бы не вещественное доказательство его обучения изящной словесности, никому бы и в голову не пришло, что этот помойный рот — поэт. Чтобы хоть как-то компенсировать свою всратую репутацию, Ричи часами распевал стихи поэтов, ставших классиками. Первым, кого Эдди от него услышал, был Китс. Но стоило Каспбраку возмутиться чтением Бодлера на уроке литературы, как Ричи стал демонстрировать просто феноменальные познания в творчестве Проклятого поэта. Ну, и теперь Эдди сам знает наизусть три или четыре его стихотворения.
А вот пьесу по специальности — не знает. Это к ноябрю-то! Позорище.
Поэтому в расписании Эдди появляется совершенно изумительный пунктик: 6:00 — специальность. В это время можно взять тот же класс, что и вечером. Выйти в туман и пронизывающую сырость, рискуя подхватить бронхит, и в полной тишине дойти до учебного корпуса. Два с половиной часа занятий, полчаса на то, чтобы перекусить святыми кривыми бутербродами, привести себя в порядок и настроиться на общий урок. И слава богу, что Ричи ничего этого не знает (и не узнает).
В шесть утра на улице полумрак. Эдди включает в классе свет и видит своё отражение в оконном стекле. Бах — это ещё лучше, чем утренняя зарядка (раньше он делал её регулярно, пока однажды прямо к нему в комнату рандомно не завалился Ричи и не сказал, что херня это всё, а выброс адреналина держит в форме ничуть не хуже) и отлично прочищает мозги.
В этот раз Эдди решил, пожертвовав завтраком, позаниматься чуть-чуть подольше и встал из-за инструмента только в 8:50. Выключил свет, подошёл к окну, чтобы забрать вещи и пойти на литературу.
И понял, что если мозги у него прочистились, то теперь пришла очередь прочистить зрение. Уже рассвело, можно было разглядеть весь сад. И то, что Эдди видел, было слишком странным, чтобы не быть галлюцинацией.
Обычно в этом саду никто никогда не ходил: слишком густая зелень, слишком темно, сыро, ничего полезного с этой стороны здания нет, а уединяться парочкам мешает выходящее сюда окно. Однако сейчас спиной к этому окну кто-то стоял. Кто-то высокий (ооочень высокий!) — человек с таким ростом и такой фигурой во всей их школе всего один. И это не библиотекарь.
Эдди судорожно вцепился пальцами в подоконник. Словно услышав это, Пеннивайз повернулся в его сторону. Моментально присев, спрятавшись за стеной, Эдди в самый последний момент успел понять: то, что он принял за мешок у Пеннивайза на плече, вовсе никакой не мешок, а чьё-то тело.
Мёртвое.
«Неслось жужжанье мух из живота гнилого,
Личинок жадные и чёрные полки
Струились, как смола, из остова живого,
И, шевелясь, ползли истлевшие куски». [1]
Услышал. Заметил. Узнал. Понял. Конец. Воздух. Воздуха не хватает. Дайте воздуха!
— Эдди, блин, где тебя носит? Мистер Пеннивайз давно пришёл и… вот чёрт! Эдди! Эдс!!!
Каспбрак протягивает руку к Ричи. Он лежит на полу, не в состоянии вдохнуть ни грамма воздуха. Горло сдавили спазмы, перед глазами всё плывёт. Но у Ричи — да! — есть специальный ингалятор для него. Ричи устраивает голову Эдди у себя на коленях и смотрит так обеспокоенно, как будто его в принципе что-то может беспокоить.
— Как ты меня нашёл? — хрипит Эдди, едва получив возможность вдохнуть.
— Ты каждое утро приходишь сюда, задротище несчастное.
— Сам такой.
— Пеннивайз убьёт нас за опоздание. Предлагаю прогулять.
Пеннивайз. Убьёт. Найдёт, убьёт и…
— Согласен. Нахер, я буду просто лежать дальше вот так…
Если до этого в глазах Ричи был испуг, то теперь в них плескалась самая настоящая паника. Не то чтобы Ричи Тозиер был злостным прогульщиком. Нет, он умудрялся получать донные баллы по общим предметам, даже не пропуская уроков. И прогулять то или иное занятие Ричи предлагал в основном в шутку, и ещё — чтобы услышать очередное возмущённое «Нет!» Однако к тому, что Эдди с лёту согласится прогулять литературу, Ричи оказался не готов. Он приложил ладонь ко лбу Эдди и обеспокоенно спросил:
— Эддичка, детка, ты не заболел?
— Заболел. Я вижу то, чего нет.
— Типа парящего над тобой ангельского хора, дарующего своё благословение?
— Нет, тупица. Пеннивайз только что был вон в тех кустах.
— С кем?
— С трупом.
— Ты подозреваешь Пеннивайза в некрофилии?
Разговор становился всё более и более безумным, и на самом деле Ричи Тозиер был мастером пороть полную пургу, но сейчас, устроившись в него в руках, Эдди получал от этого какое-то иррациональное удовольствие. Даже при том, что он лежал на грязному полу, и спасший его запасной ингалятор тоже лежал на полу. Эдди легонько потянулся и попытался осторожно объяснить Ричи, что нет, Пеннивайз ничего такого не делал. Да, что-то всё-таки делал, но вовсе не то, что ты имеешь в виду, извращенец!
— Возможно, он хотел его сожрать, — предложил Ричи, как ему казалось, более адекватную альтернативу.
— Блин, Ричи, ты можешь побыть серьёзным хоть пять минут?! — Эдди всё же попытался встать, но Ричи рывком уложил его обратно. — Я видел, как Пеннивайз прятал чьё-то тело. Это наверняка кто-то из пропавших.
— Чушь. Когда ты тут задыхался, Пеннивайз уже давно был в классе.
От нереальности происходящего у Эдди загудела голова. Всему этому могло быть несколько объяснений. Первое: он и правда видел то, чего нет. Второе: Ричи видел то, чего нет. Третье: они оба видели то, чего нет. Самым логичным и самым ужасным было четвёртое объяснение. Но, несмотря на его логичность, Эдди был готов поверить сперва в свою симпатию к Ричи и лишь потом — в мистику и сверхъестественное раздвоение Пеннивайза. Как такое вообще возможно? Временная петля? Гипноз? Классическая магия?
— Но я же видел… — в любом случае, ни одной из своих догадок Эдди ещё не готов был делиться — ни с Ричи, ни с кем бы то ни было ещё.
— Это был библиотекарь.
— Опять ты со своим библиотекарем! Раз ты мне не веришь, я покажу тебе…
— Нет уж, – в очередной раз перебил его Ричи, – вставать в шесть утра, чтобы следить за кем-то в мокрых кустах, рискуя после этого быть съеденным, выше моих сил. Даже если для собственного съедения никаких сил прикладывать не придётся.
— Раз ты знаешь, что я здесь в это время, значит, ты следил за мной, — выдал Эдди ответную подколку. Кстати, кажется, мания преследования развивается именно так.
— Больно много тебе чести, — фыркнул Ричи. — Просто ты перебудил пол-общежития своим топотом, я выглянул и увидел, как ты уходишь.
— Почему тогда меня нашёл только ты, а не толпа всяческих воздыхателей, которых ты мне пророчишь?
— Я их убил и отдал библиотекарю — ему же надо что-то жрать.
— Ричи, блин!!!
Ричи начал докапываться до Эдди с вопросом, в чём он пойдёт на Хэллоуин, ещё за месяц до самого Хэллоуина. Это было ужасно. Ричи, кажется, поставил себе целью во что бы то ни стало услышать от Эдди точный ответ и теперь не жалел сил на её достижение. Сперва Эдди отмазывался общими фразами типа «не знаю», «я ещё не придумал», «пока не решил». Потом он попытался Ричи игнорировать и сильно об этом пожалел, потому что тогда Ричи начал сам выдумывать идеи, в чём же Эдди пойдёт или в чём ему стоит пойти. Ох, и наслушался Эдди тогда бреда.
Тем временем праздник приближался, а желание Эдди идти туда, напротив, всё уменьшалось. Дело было не в том, что он считал хэллоуинские тусовки дурацкой идеей, вовсе нет (в отличие от Стэна, который сразу заявил, что «идите куда подальше, я не приду»). Бивер ему рассказал о традициях празднования Хэллоуина в их школе, и всё это звучало очень заманчиво. Дурацким тут был только Ричи и его расспросы.
— Я вообще подумываю о костюме клоуна, — как-то раз ляпнул Ричи за обедом. Эдди даже отложил ложку и недоумённо на него уставился. Причём тут клоуны и традиционные хэллоуинские покойнички? — Ну знаете, типа адской тварюки, которая приманивает детей, а потом ест их.
— Тогда такой костюм больше Пеннивайзу подойдёт, — едко ответил Эдди. Билл, услышав эту реплику, чуть не подавился котлетой. Давно пора рассказать ему, что ты видел, Эдди.
— Ты опять за своё, Эдди-спагетти, — снисходительно ухмыльнулся Ричи, наматывая длинные макароны на вилку. На Эдди накатила такая волна злости, что аж в ушах начало гудеть. По правде говоря, он так и не понял, как сдержался и не перевернул к чертям весь стол в ту же секунду. Прикрыв глаза, досчитав про себя до десяти, Эдди медленно выдохнул и очень спокойным голосом спросил:
— Как ты меня назвал?
— «Эдди-спагетти» я тебя назвал, — ответил Ричи с набитым ртом. — И судя по тому, что от ярости у тебя едва не идёт пар из ушей, но ты сдерживаешься и не кидаешься в меня мебелью, у тебя ангельское терпение. Подумай о том, чтобы нарядиться ангелочком на вечеринку, — Ричи лукаво подмигнул, а увидев, что Эдди угрожающе сжал пальцами нож, погнал издеваться дальше: — Нет, серьёзно, даже ореол невинности — и тот при тебе! Ну-ка, посмотрим, пойдёт ли тебе нимб, — с этими словами Ричи перегнулся через стол, поднял над головой Эдди тарелку из-под печенек и спросил у Стэна: — Ну что, идёт ему?
Стэн успел выдать только задумчивое глубокомысленное «нууууу...», как Эдди выхватил тарелку из рук Ричи и водрузил её ему на голову. И припечатал:
— Уверен, «Эдди-спагетти» — лучшая твоя рифма, Ричи. Так что, бога ради, ешь свои спагетти молча.
Под дружный хохот Билла, Бивера и Стэна Ричи с унылым видом опустился на место и не приставал к Эдди с вопросами про костюмы ещё дня три.
По счастью, в костюме клоуна на Хэллоуин Ричи не пришёл. Зато зомби из него вышел очень колоритный. Эдди ликовал — никогда ещё ему не удавалось злорадствовать два часа кряду. На самом деле, он вообще никогда ни над кем не злорадствовал, так что, можно сказать, Ричи открыл в нём скрытый талант. «Теперь понятно, почему у тебя все шутки такие дурацкие, наверное, при жизни ты шутил в разы лучше». «Ричи, а почему тебя похоронили вот в этом, а не в парадном костюме?» «Как ты вообще стал зомби, Ричи, если других зомби привлекают мозги?» «А ты знаешь первый закон зомби-апокалипсиса?» «Ну что ты там копаешься, Ричи, ты ведь уже выкопался». Ричи сперва был в шоке, потом смирился, принял всю жестокость реальности и начал просто привычно пялиться на Эдди. Тот, вопреки своей привычке, не возражал, потому что признал, что пялиться Ричи сегодня было на что. Над костюмом и гримом Эдди поработал Бивер: если у первого был талант к злорадству, то у второго — к рисованию и шитью.
Хэллоуинский ужин устроили прямо в актовом зале школе. Атмосфера благодаря развешанным повсюду слегка кривым и облезлым летучим мышам была хоть куда. Эдди впечатлили лежащие на одном из столов чёрные пирожные, выглядевшие так, словно они сперва протухли, потом сгорели, а потом их остатки попытались кое-как собрать в кучку. Сперва он вообще боялся к ним притрагиваться, но потом Ричи просто отломил от одного такого изрядный кусок и насильно запихал Эдди в рот. Пирожное внезапно оказалось вкусным, хотя Эдди всё-таки не преминул стукнуть Ричи по лбу.
— А где Бивер? — спросил Ричи, потирая место ушиба. Бивер отошёл от их компании минут двадцать назад и с тех пор так и не вернулся. — Сколько можно в туалете торчать? Нет, Эдди, молчи, я не хочу во время ужина выслушивать от тебя список процедур по уходу за собой, и после ужина, кстати, тоже не хочу.
Эдди, в общем-то, и не собирался выдавать никаких списков, поэтому он просто пожал плечами и вопросительно посмотрел на Билла. Тот тоже заметно нервничал и, отложив недоеденные сосиски, вышел из зала в коридор.
И сам как в воду канул.
Вернулись они спустя ещё минут пятнадцать. Билл выглядел так, словно только что схоронил всех родственников. Бивер упорно делал вид, что всё в порядке, однако от внимания Эдди не ускользнул слегка размазанный и потёкший грим.
— В чём дело? — спросил он обеспокоенно.
— Ни в ч-чём, — тихо ответил Билл. Эдди понял, что сейчас с расспросами лучше не лезть. Проще будет подойти к Биллу завтра, наедине, и поговорить. И заодно рассказать ему свои подозрения насчёт Пеннивайза.
Праздничного настроения как не бывало.
Эдди чувствовал себя так, как в первый день своего пребывания в новой школе. Тогда это место показалось ему кошмарным и отвратительным — и вот опять. Это же просто рассадник беспредела и мерзости, и неизвестно, что тут ужаснее всего: Бауэрс, который столкнул человека с лестницы и не получил за это ничего, или Пеннивайз, который прячет трупы за школой, и в итоге — такое же ничего.
А теперь ещё что-то случилось с Бивером, и Эдди это очень сильно взбесило. Эдди нравилось с ним зависать. Бивер был самым здравомыслящим и уравновешенным из всей их компании (прости, Билл!), и Эдди было с ним так комфортно, И ещё Бивер не шутил так тупо, как Ричи. Эдди прекрасно понимал, почему Бивер так нравится Биллу, не понимал только, почему тот до сих пор ему в этом не признался. И сделал в памяти заметку, что при разговоре с Биллом надо будет спросить и об этом.
До конца вечеринки праздничное настроение так и не появилось. Никто из «Неудачников» больше не проронил ни слова. Такого по-настоящему жуткого Хэллоуина у Эдди ещё не случалось.
Со стороны Эдди было огромным упущением показать Ричи, где он живёт. Потому что с тех пор, как это произошло, Ричи не реже раза в неделю вламывался к Эдди в комнату со всякими дурацкими просьбами и предложениями вроде «Эдди, давай купим плантацию зелёного лука!» или «Эдди, давай рванём в Уругвай прямо сейчас!» Откуда Ричи брал все эти бредовые идеи, Эдди даже не хотел знать.
После десятого вторжения Эдди решил запирать дверь, а все попытки Ричи проникнуть к нему — игнорировать. Решение оказалось очень опрометчивым. Вообще-то Эдди считал себя очень терпеливым и привыкшим к шуму, учитывая, что его мама любила покричать и пошуметь, но вынести ЭТО он оказался не в состоянии. Да и в принципе стоило пожалеть весь их этаж. Потому что сперва Ричи стучал, потом стучал опять и стучал ещё десять минут без перерыва, после чего, решив не сдаваться до последнего, начал петь на весь коридор песни Эдит Пиаф. Конечно, Эдди его впустил и впредь дверь закрывать зарёкся.
Вот и через пару дней после Дня Благодарения Ричи ввалился в спальню Эдди и сказал, что им прямо-таки необходимо сейчас пойти… Эдди был занят тем, что читал письмо из дома, поэтому половину болтовни Ричи он прослушал и поднял на него недоумевающий взгляд.
— Это что? — спросил Ричи, плюхаясь на кровать рядом с Эдди и беря в руки небольшую картонную коробку. В ней Эдди хранил письма и открытки от матери, которые она присылала ему каждые выходные.
Не то чтобы Эдди умирал с тоски по дому, но в целом в его сознании закрепилось понятие «мой дом — моя крепость», и иметь с ним постоянную связь, знать, что отчасти ты всё время находишься там, было приятно. Не говоря уж о том, что на расстоянии материнская забота не кажется такой уж навязчивой.
— Тебе что, мамка письма присылает? — спросил Ричи с усмешкой и, кажется, вообще еле сдерживался, чтобы не захохотать.
— Да, — Эдди пожал плечами. — А почему ты удивлён? У нас очень близкие отношения. Мне, знаешь ли, не напряжно каждые несколько дней писать своей маме, чем я тут занимаюсь.
— То есть отчитываешься ей о своих действиях? Что это за тотальный контроль? — Ричи так перекосило, словно он прокажённого увидел.
— Тотальный кон… Чего? — по правде говоря, Эдди перекосило не меньше. Наверняка они сейчас очень эпично смотрелись со стороны. — Почему ты вечно всё утрируешь, Ричи?! Я просто рассказываю ей о своей жизни, потому что ей интересно это знать.
— А обо мне ты ей тоже рассказываешь?
— О чём именно? О том, как ты дезинфицировал суп или о том, как предложил залезть в школьные подземелья? У мамы аневризма случилась бы, если б она об этом узнала.
— Но о ежедневном приёме грёбаных таблеток наверняка пишешь.
— Да, пишу. Потому что она беспокоится о моём здоровье. К чему ты ведёшь вообще?
— К тому, что эти ваши письма — сплошное лицемерие, Эдс.
Эдди вспыхнул от злости. Сперва, конечно, он наорал на Ричи за то, что тот опять назвал его «Эдс» — и это при том, что он собирался в первую очередь возмутиться именно насчёт лицемерия. Серьёзно?! Это ему Ричи такое говорит?!
— А как это ещё назвать? Ты сообщаешь матери только то, что она хочет от тебя услышать, она же, в свою очередь, полностью этим удовлетворяется, ничего не подозревая и не пытаясь узнать, есть ли у тебя какие-то проблемы или переживания. Если это не лицемерие, то я не знаю, что это.
— Ну так придумай, ты же у нас мастер словесности и дофига умный! — Эдди готов был взорваться. — Что плохого в том, что она просто пытается уберечь меня?
— Уберечь от кого и, главное, чем, Эдс?
— Да перестань ты так меня называть, я… Что ты делаешь?!
Треск разрываемой бумаги разлетелся, кажется, на весь мир. Эдди с ужасом смотрел, как пальцы Ричи сгибают пополам белые конверты — криво и неаккуратно — после чего резким уверенным движением разрывают их сперва на две части, а затем на четыре. Эдди хотелось что-то с этим сделать, как-то это прекратить, например, врезать Ричи как следует, но он словно оцепенел — просто стоял и смотрел. Минуты через две вся коробка писем превратилась в груду обрывков, устлавшую кровать почти ровным слоем. Закончив это увлекательное занятие, Ричи сказал:
— Эти письма не уберегут ни тебя, ни кого-либо из нас, когда в этом чёртовом городе опять кто-то пропадёт!
На этих словах Эдди окончательно слетел с катушек и набросился на Ричи с кулаками. Точнее, попытался. В этот момент дверь его спальни распахнулась, да так, что ударилась о стену. На пороге стоял Билл — с таким похоронным видом, что, ей-богу, на Хэллоуин были ещё цветочки. Около минуты висело тяжёлое молчание, за спиной Билла уже начали маячить любопытные. Наконец Ричи решился и заговорил — кто же ещё, если не он? На его вопрос, что же всё-таки случилось, Билл молча протянул ему лист бумаги.
«Пропал Бивер Марш, возраст 17 лет. Особые приметы…»
Часть 2. Простые слова
В плане рисования Эдди был полным самоучкой. Время от времени он рисовал окружающее его барахло, иногда — пейзажи за окном, но людей — никогда. Поэтому в этот раз у него выходили какие-то адские каракули. Стыд и позор. Но при всей хмурости, мрачности и откровенной мерзости новой школы, в самом Дерри, в его небе и воздухе было что-то невообразимо поэтичное, а внутри Эдди, кажется, поселился мазохист, которого окружающая атмосфера неустанно вдохновляла. Образы, расплывчатые и неопределённые, возникали в его воображении каждый день и при этом казались Эдди не столько новыми, сколько хорошо забытыми старыми. Словно он когда-то давно уже жил в этом городе, и теперь воспоминания просыпались, как подснежники после зимы, заставляя Эдди чувствовать себя более живым.
По счастью, никто не пытался подсмотреть, что же Эдди так старательно выводит на маленьком чистеньком листе. Можно было спокойно наклониться к самой парте и прикрыть своё творчество рукой — все вокруг всё равно делали так же.
И странной музыкой всё вкруг него дышало,
Как будто ветра вздох был слит с журчаньем вод,
Как будто в веялке, кружась, зерно шуршало
И свой ритмический свершало оборот.
Кажется, Пеннивайзу нравилось быть этаким арт-объектом, окружённым ореолом божественного сияния, предметом поклонения целого культа, поэтому он специально театрально и пафосно разливался с этими своими стихами и негласно образовавшийся кружок рисования на своих уроках пресекать не собирался.
Ричи опять рисовал Эдди (вообще он тоже пытался скрыть рисунок, но когда на тебя бросают внимательные взгляды каждые пару минут в процессе рисования, ты и так всё поймёшь). Парень с соседней парты рисовал Пеннивайза в сто двадцатой вариации — наверное, он уже мог соорудить целый алтарь из его портретов. Но теперь и Эдди рисовал вместе со всеми.
В самом начале декабря, примерно через неделю после пропажи Бивера, «Неудачники» всей толпой собрались в комнате Билла. После этой пропажи Билл перестал появляться на занятиях, и друзья решили выяснить, в чём же дело, радикальным методом — завалиться к нему в комнату.
— Нефиговые у вас хоромы, Денбро, — присвистнул Ричи с порога.
У вас?
— Ты тут разве впервые? — удивился Эдди.
— До этого у нас как-то не было ни повода, ни желания торчать в чьей-либо комнате. А буржуй Билл не говорил, что живёт почти что…
— Заткнись, Ричи, — одёрнул его Стэн. В ответ Ричи просто показал ему язык, а потом забрался с ногами на диван. Эдди скромно примостился в кресле, стоявшем в самом углу.
Когда они вошли, Билл, вскочив с кровати, первым делом занавесил окно, потом выкинул ноги Ричи с дивана, освобождая место для Стэна, и лёг обратно. Ричи предпринял попытку забросить ноги прямо на Стэна, за что словил хорошего тумака и свалился на пол. Пришлось подниматься и тропой позора идти к креслу Эдди.
— Бивера так и не нашли. Как и Бена, — очень тактично ляпнул Ричи, усаживаясь на подлокотник. Эдди тоже было хотел его выкинуть, но потом вспомнил, что вечно нетерпеливый и любящий движение Ричи и так долго на месте не просидит.
— Как будто их вообще кто-то искал, — безразлично отозвался Билл.
— Директор сказал, что искали и не раз, — Ричи бросил на Стэна такой взгляд, что тот решил больше не лезть со своими попытками утешения.
— Все дети пропадали в один и тот же день недели, в одно и то же время и практически в одном и том же месте с разбросом в несколько десятков метров, — возмутился Эдди, — и никто до сих пор даже предположения ни одного не выдвинул! Больше того, я даже уверен, что, кроме нас, ни одна душа этой системы не видит в упор.
— Я выдвинул предположение, но меня, как обычно, никто не слушал, — возразил Ричи и, как Эдди и ожидал, вскочил с подлокотника и подошёл к окну.
— Не поделишься с нами своим предположением, мистер Тозиер-Светлая-Голова? — съязвил Стэн. Он вообще ни на одну реплику Ричи не мог отреагировать спокойно.
— Ты это занавесил, чтобы за нами потенциальный убийца не подсматривал? — обратился Ричи к Биллу, указывая на задёрнутые шторы.
— На улице темно. В это время принято занавешивать окна, — за Билла ответил Стэн. Впрочем, Билл тоже молчать не собирался:
— Эдди ведь видел Пеннивайза в тот день. Может, и подсматривают, мы ни в чём не можем быть уверены.
Ричи подошёл к Эдди, встал у него за спиной и запустил руки ему в волосы. Эдди передёрнуло. Стэн бросил короткий взгляд на них обоих, потом на Билла и издал тихий вздох. Ричи и Билл ничего не заметили, но Эдди уже научился подмечать такие вещи, слишком уж часто его сопровождало подобное. Раньше его это смущало и даже слегка пугало. Потом Эдди смирился, а теперь ему даже нравилось ловить на себе чьи-то влюблённые взгляды.
— Убери руки, — пискнул Эдди.
— Не уберу. Ты нафига опять волосы прилизал? И рубашку опять в штаны заправил, да?
Эдди похолодел, представив, где сейчас могут оказаться руки Ричи. Стэн изобразил смачный фейспалм. Билл внезапно выдал какое-то подобие улыбки. Все знали о способности Ричи превратить любое серьёзное обсуждение в абсурд.
— А что мне с ними делать? Ходить, как ты? — брякнул Эдди, не подумав.
— А что со мной не так? Или твоей мамке заходят только прилизанные, и я…
— Умолкни, Ричи! И руки убери, мы же тут не одни!
— Если вы куда-нибудь уберётесь, никто возражать не станет, — тихо проговорил Стэн сквозь зубы. Эдди вообще решил, что ему пора спасаться бегством, и с криком: «Ричи, ты меня всего растрепал!» помчался в противоположный конец комнаты. Ричи побежал за ним, топая и размахивая руками.
— Я тебе говорил, чтобы ты перестал укладывать волосы.
— Вот ещё! Я хочу выглядеть приличным человеком!
— Ты выглядишь, как придурок! Потому что надо ходить с причёской, которая тебе идёт, а не которую мамка…
На этих словах Ричи споткнулся и навернулся прямо на Стэна. Придавленный Стэнли Урис заорал благим матом так, что Билл, наблюдавший за этим цирком, едва не свалился с кровати, а Эдди и вовсе нырнул за кресло.
— Если нас кто и подслушивал, он только что словил инфаркт, — произнеся это, Билл даже не заикнулся ни разу. Хотя после такого будет неудивительно, если он вообще прекратит заикаться.
И тут, словно в ответ на реплику о подслушивании, под дверью раздались чьи-то тихие шаги, шуршание и поскрёбывание. В комнате повисла такая гнетущая тишина, что Эдди мог расслышать стук собственного сердца. Он моментально вытащил ингалятор и впрыснул дозу лекарства.
— Чтоб тебе провалиться, Тозиер! — Стэн решил, что пора разрядить обстановку, и со всей силы приложил Ричи по лбу.
— Ай! Ты совсем, что ли, обалдел?!
Краем глаза Эдди заметил, что заметно напрягшийся Билл облегчённо выдохнул. Значит ли это, что Билл тоже что-то знает, как и он, Эдди? Возможно, им стоит поговорить. Впрочем, для этого-то он сюда и пришёл. Но получил то же, что и всегда — потасовку Ричи и Стэна. Эти двое устроили бардак и теперь носились друг за другом вокруг несчастного дивана. Эдди не знал, есть ли у диванов эмоции, но у этого и правда был вид, говоривший: «Боже, как меня всё достало».
В самый разгар потасовки выяснилось, что в коридоре всё же кто-то был. На пороге распахнутой двери стоял мальчик в жёлтом дождевике.
Эдди решает рисовать Джорджи, но после первой встречи он его почти не разглядел и запомнил лишь голос и жёлтый дождевик. На самом деле, в тот вечер Джорджи сказал буквально пару фраз. Минут через десять после своего прихода он так неожиданно возник позади кресла Эдди, что тот едва не подпрыгнул с перепугу.
— Ты Эдди, верно?
У Джорджи такой звонкий голос, что он ярким лучом разрезает давящую деррийскую глушь. Чёрт побери, да у него даже имя — как маленький взрыв. Ещё у Джорджи золотистые волосы, и он улыбается, как солнышко. Он словно полярен вечно холодному и поэтичному Пеннивайзу.
Эдди становится интересно, почему же Билл не познакомил их раньше, хотя, конечно, старшие и средние классы в их школе вообще пересекаются крайне редко.
— У нас по четвергам последним уроком литература. Мистер Пеннивайз вообще-то просто кошмар, но как он нам сегодня читал Шекспира — это умереть можно было!
— Да уж. Умереть. Как бы не в буквальном смысле.
— Ричи, блин!!! — традиционно рявкнули на него Билл и Эдди.
На Новый год Эдди едет домой. Он получает такой нагоняй за письма (а с того дня, как Ричи порвал письма и сказал, что ему не будут писать их всю жизнь, мама писала Эдди ещё раз двадцать, и он не прочитал и не ответил ни на одно), что соседи подумывают, не вызвать ли им полицию. Эдди выслушивает мать молча, а потом несколько часов сидит в комнате и рвёт все эти двадцать писем, которые зачем-то привёз с собой. Рвёт на мелкие-мелкие клочки, мечтая истереть их в прах, смешать с пеплом старых воспоминаний и развеять по ветру.
Он рвёт и ругает на чём свет стоит чёртова Ричи Тозиера. Потому что Ричи ужасно бесит. Он невоспитанный, некультурный, у него нет никакого чувства такта (зато отлично развито чувство прекрасного), и он совершенно не ценит и не уважает чувства Эдди и его отношение к семье. Он словно хочет отравить всё, что у Эдди есть дорогого, хочет перевернуть его мир со всеми устоявшимися ценностями и бесит, бесит, б е с и т, поскольку ему это удаётся.
Эдди рвёт грёбаные письма, и впервые в жизни ему хочется напиться.
Эдди возвращается в школу в середине января. На улице приятные морозы, всё наконец-то припорошило снежком. Стоит тишина — почти все ученики вернутся лишь завтра или послезавтра. С вытрепанными нервами, Эдди сам становится тишиной, такой же угасший и невосприимчивый. Он буквально сдёрнул из дома на два дня раньше — если ежедневную торжественную процедуру приёма таблеток он ещё мог вынести, то попытки матери остричь его не в меру отросшие волосы — никак.
Утром следующего дня от Ричи приходит открытка, на ней он пишет, что ему разрешили проторчать дома ещё неделю. Да Эдди же с тоски повесится за это время!
Конечно, весь следующий день Эдди Каспбрак проводит в фортепианном классе. Темнеет очень рано, окно ничем не занавешено, и Эдди кажется, что он превращается в параноика. Он гонит мысли о Пеннивайзе, который так же может бродить под этим окном, подальше, но, возвращаясь с занятий, обходит корпус и проверяет, нет ли в том самом саду следов. Вокруг ни души, лишь одиноко горит фонарь. Да, Эдди законченный параноик, который, к тому же, держит похитителя детей за полного идиота, раз думает, что тот оставит следы.
Или же с Эдди всё в порядке, а похититель знает, что в этот сад за ним никто не придёт и никто его там не видел.
Ровная наглая дорожка следов, относительно свежих, тянется по серо-синему снегу. Такой же снег лежит на голых растопыренных ветвях кустов. Погода совершенно безветренная, и заросли застыли, как мёртвые. Следы просто обрываются посреди сада, никакого намёка на то, куда именно приходит похититель — нет. Словно он просто дошёл до середины газона и растворился в воздухе. Растворился или улетел. Или он всё ещё здесь.
Эдди быстро разворачивается и удаляется от места, наводящего на него настоящий ужас.
Он на инстинктах пользуется ингалятором и лишь через минуту видит рядом с собой дорожку следов — всё это время он так же инстинктивно шёл вдоль неё. Откуда следы могли прийти? И вернётся ли похититель туда же? Эдди замечает приближающееся здание библиотеки, когда его размышления прерывает звонкий, словно колокольчик, голос.
— Отстаньте от меня! Дайте пройти!
Эдди тут же забывает о Пеннивайзе, исчезновениях, астме, следах, программе по специальности — обо всём.
На Джорджи красный — красный — пуховик. Единственное цветное пятно в окружающей их серости. Как костёр, как зимние ягоды на кустах. Джорджи прижали к ограде клумбы какие-то восьмиклассники. Они старше Джорджи, но младше Эдди, поэтому хватает одного уверенного: «А ну проваливайте отсюда!», — и они уходят, растворяясь в чернильных сумерках.
— Спасибо, Эдди, — Джорджи улыбается, словно солнышко, да.
— Ты чего бродишь тут один? Где Билл?
— Я ходил в библиотеку. Билл заболел и остался дома.
— Проводить тебя до общежития?
Они идут по усыпанной снегом дорожке. Джорджи разливается, как замечательно провёл каникулы, и что Билл всё время такой печальный и почти никуда не ходит. Джорджи тяжело от всего этого: с одной стороны, ему самому хочется веселиться, с другой стороны, он очень сочувствует брату, понимая к тому же, что при нём веселиться будет слишком неловко.
— А что ты делал на каникулах? — спрашивает Джорджи у Эдди, будто это что-то интересное.
«Рвал мамины письма, рисовал тебя и ругал Ричи».
— Музыкой занимался.
— Билл рассказывал, что ты пианист. Стой, нам ведь сейчас в ту сторону.
— Я знаю.
Эдди прекрасно знает, что путь в общежитие средних классов (да и старших тоже) из библиотеки лежит мимо учебного корпуса. И сада, в который выходит окно фортепианного класса. И Пеннивайз сейчас где-то там.
— Просто в ту сторону ушли твои эти…
— Придурки. Терпеть их не могу.
— Да, твои придурки. Давай пройдём кружным путём.
Джорджи с лёгкостью соглашается, а Эдди просто рад провести с ним ещё больше времени. Вглядываться в красный пуховик до вспышек в глазах, чтобы потом, делая очередной набросок, выбрать наконец подходящий карандаш — не красный, не бордовый, не багряный — алый, как ягоды на зимних кустах.
Когда они доходят до двери общежития, вовсю валит снег. На Джорджи капюшон, из-за которого он похож на Красную Шапочку. Сам Эдди больше не носит капюшоны — мама убила бы его за такое, поэтому и не носит, и он был бы рад заболеть, чтобы мамина забота нашла оправдание, но где-то в глубине души понимает, что этого не случится — и в его волосах застревают снежинки.
— Где твоя шапка? Ты же заболеешь.
— Не успею, — улыбается Эдди, думая при этом: «Если заболею, то смогу сказать, что ты был прав».
— Спасибо, что спас меня. Ещё раз, — бормочет Джорджи и стряхивает с волос Эдди снег. Эдди не выдерживает: он берёт руку Джорджи в свою и слегка сжимает, прежде чем выпустить её.
Первое, что видит Эдди, войдя на территорию новой школы, это прикреплённое к столбу объявление.
«Пропал Бен Хэнском, 17 лет. Особые приметы…»
Идеально уложенные волосы Эдди как-то неожиданно привстают дыбом. По коже пробегает холодок. Мама предупреждала, что в городе, в который им придётся переехать, часто пропадают дети. Но Бен, судя по описанию, ученик частной школы (а судя по возрасту — ещё и потенциальный одноклассник Эдди). Той самой частной элитной закрытой школы, в которую перевели Каспбрака. Как можно пропасть без вести, находясь на охраняемой территории?
Школа сразу теряет несколько тысяч очков в глазах Эдди. А ещё через пару шагов всё окончательно летит в тартарары.
Если точнее — летит Эдди. В своих отглаженных брюках и рубашке, в первый раз надетом бежевом свитере, чистый и блестящий, как новенький чайник, Эдди летит прямо в огроменную грязную лужу, красующуюся возле школьной дорожки. А вслед ему несётся абсолютно искренний, задорный, омерзительный и гадкий смех.
Эдди изо всех сил надеется, что владелец этого хохота скончается в адских муках. В таких, каких сейчас умирает сам Эдди. Грязь — отвратительная, жирная, вонючая, перемешанная с раскисшими листьями осенняя грязь липнет к нему повсюду и скользит, не давая ни встать, ни утонуть в ней с концами (второй вариант был бы предпочтительнее, ибо идти в таком виде через весь кампус — это ещё хуже, чем умереть, а о тонне подхваченной в мерзкой жиже заразы лучше и не вспоминать). С большим трудом Эдди отрывает взгляд от своих измазанных грязью рук и снизу вверх смотрит на виновника его кончины.
Фу. Видимо, когда ты такой помятый, растрёпанный, не знакомый с расчёской тощий очкарик, единственный способ выглядеть не хуже остальных — это вывалять тех самых остальных в грязи.
— Ты, — хрипит Эдди, испепеляя его взглядом, подбирая самое страшное проклятие, которое только слышал свет. — Ты… — выдавливает он уже с большим трудом.
Обидчик опускается перед Эдди на колени. Он действительно выглядит обеспокоенным. И кладёт ладони Эдди на плечи — теперь они у него тоже в грязи, и он умрёт от какой-нибудь заразной херни…
— Эй, парень, ты в порядке? — очкарик заглядывает прямо Эдди в глаза.
«Чтоб тебя!!!» Эдди трясёт. Воздуха не хватает, воздух не проходит в лёгкие, воздух застревает в горле, наталкиваясь на невидимую преграду. Эдди таки суждено умереть в этой луже на пороге школы.
— Подвинься, Ричи, — из-за спины очкарика появляется другой мальчишка. Рыжий, не менее растрёпанный, чем Ричи, но очень миловидный. Деловито опускается на чистое место рядом с Эдди, подбирает его сумку, через пару секунд извлекает оттуда ингалятор, и — о боже, теперь Эдди идти живому, здоровому и грязному через весь двор.
— Я Бивер, — представляется Эдди его спаситель, протягивая руку — ещё один любитель микробов. — Бивер Марш.
— А я Ричи Тозиер, — радостно сообщает очкарик прежде, чем Эдди успевает вставить хоть слово.
— Ты идиот, — обрывает его Бивер. — У парня астма, а ты его ещё и в холодную лужу столкнул.
— Откуда мне было знать, что этот маменькин сынок ещё и астматик!
Маменькин сынок?! Интересно слышать такое от раздолбая, который сперва делает, а потом думает. А то и вообще не думает.
— Как тебя зовут-то?
Ну не «маменькин сынок» — так точно.
— Эдвард Каспбрак.
Ричи звонко цыкнул и истово заверил Эдди, что в новой школе ему непременно всё понравится. «Возможно, если ты будешь держаться от меня подальше».
* * *
Больше всего в новой школе Эдди любит класс для занятий фортепиано на первом этаже. Утром, перед общими уроками, там проходят его индивидуальные по специальности, а вечером он может взять ключ и репетировать там хоть до закрытия корпуса (вообще-то у него есть свой инструмент в комнате общежития, но Ричи по этому поводу опять обозвал его маменькиным сынком). Окна класса выходят в густой сад. И почти что застланы листьями, в сентябре — ядовито-зелёными. Сейчас октябрь, сад окрасился в красно-оранжево-жёлтые тона, всегда пасмурно, постоянно идёт дождь. В дождливые дни заниматься ещё приятнее. Помещение как будто укрыто коконом тишины, дождь и туман гасят все звуки извне (технически это делает звукоизоляция, но какую всё-таки атмосферу создают дождь и туман). Окно мокрое, огненные листья искажаются и расплываются в дождевых потоках, превращаются в мутное марево. По классу разливается очень осенняя музыка Шопена.
Больше всего в новой школе Эдди НЕ любит мистера Пеннивайза.
Пеннивайз красив как бог. Бальдр или что-то вроде того.
Эдди пытается незаметно осмотреть кабинет. Это не так легко сделать: абсолютно все взгляды — восторга, обожания, восхищения — прикованы к НЕМУ. К Пеннивайзу. И Эдди со своими поворотами слишком заметен. Парень с соседней парты, как там его, в открытую рисует в своей тетради портрет Пеннивайза.
Что за идиотская фамилия?
Другой одноклассник — наискосок от Эдди — тоже что-то рисует. Понятно, конечно, что, но он хотя бы прикрывает свои художества рукой. И почему-то краснеет, когда понимает, что Эдди смотрит на него.
«Скажи, ты помнишь ли ту вещь, что приковала
Наш взор, обласканный сияньем летних дней,
Ту падаль, что вокруг зловонье изливала,
Труп, опрокинутый на ложе из камней.
Он, ноги тощие к лазури простирая,
Дыша отравою, весь в гное и в поту
Валялся там и гнил, все недра разверзая
С распутством женщины, что кажет наготу».
Святые угодники, разве это безобразие можно рассказывать в школе?! Эдди искренне возмущён, с некоторых строф его едва не начинает мутить, но при этом он не может перестать вслушиваться в каждое слово, каждый тон, каждый изгиб линии учительского голоса. Во-первых, если он отвлечётся, то Пеннивайз наверняка это заметит и сделает ему замечание. А во-вторых…
«И солнце жадное над падалью сверкало,
Стремясь скорее всё до капли разложить,
Вернуть Природе всё, что власть её соткала,
Всё то, что некогда горело жаждой жить!»
Когда Эдди немного поворачивается, взгляд учителя переходит на него. На зависть всему остальному классу, он вообще слишком часто смотрит на Эдди, очевидно, потому, что тот новенький. И от этого взгляда не просто мурашки по коже — такое ощущение, что за Эдди явились демоны прямиком из ада. Безумный блеск, плотоядная жестокость вмиг перетекают в приветливую ухмылку, которая так же быстро сменяется маниакальным оскалом человека, увидевшего цель — и этот бесконечный цикл доводит Эдди едва ли не до панических припадков.
Он боится Пеннивайза до усрачки.
Неужели никто, кроме него, не замечает этот взгляд? Все сидят тихо, пришибленные своим немым восторгом. Один только Билл завороженно смотрит не на Пеннивайза, а на сидящего прямо перед ним Бивера.
— Что за дичь он щас нам втирал? — негодует Эдди на весь коридор, едва выйдя с урока.
— Это Бодлер, — на лице Ричи снисходительная ухмылка. Бесит.
— А я-то не догадался? Как не догадался и о том, с чего все влюблены в этого клоуна.
— Просто он охуенный, — Ричи пожимает плечами — мол, что тут поделать.
— Фу. Перестань так говорить.
— Ой, в чём дело? У маминой детки вянут прелестные ушки?
— Заткнись, придурок, не называй меня так! — закипает Эдди.
— Милые бранятся — только тешатся, — более чем серьёзно выдаёт шагающий рядом Бивер. Эдди краснеет как рак, раскрывает рот от возмущения и даже не находит, что ответить.
Ричи Тозиер адски раздражает. Просто по всем параметрам раздражает: своим неряшливым внешним видом, дурацким голосом, ужасной манерой речи, нарочитой жестикуляцией и даже вкусом на музыку и стихи. И вообще-то Эдди хотел дружить с Биллом и Бивером. Но Ричи тоже дружил с ними. Он постоянно околачивался рядом и вовсе не собирался отставать. Напротив, теперь Эдди стал главным предметом его насмешек и, самое кошмарное, соседом по парте.
«Клуб неудачников» заваливается в битком набитую столовую. Там к ним присоединяется Стэн. Стэн, не менее тихий, аккуратный и вежливый, чем сам Эдди, кажется, занимает у Ричи второе место в рейтинге «Сейчас я тебя подстебу».
— Разве влюбляться в учителей можно? — негодующе спрашивает Эдди, с размаху плюхая поднос на стол.
— А что тебе запрещает? — Ричи, кажется, искренне изумлён.
— Как же субординация и…
— Полегче, умник, не все тут такие словечки знают!
— Не заливай мне про словечки, поэт-недоучка! Такое поведение социально неприемлемо.
— Симпатии не делятся на приемлемые или нет, они делятся на два типа: то, на что встаёт, и то, на что не встаёт.
— Т-тихо, в-вы же орёте н-на всю с-столовую, — Билл всё ещё здесь. Эдди ввалился в компанию — в его компанию, Билл лидер клуба («Нет, не только потому, что он самый красивый из всех нас») — и теперь заставляет слушать свои дурацкие споры, не давая даже слова ввернуть.
— Прости, — Эдди хочет сменить тему разговора, думает, какой вопрос стоит задать. И выдаёт: — Расскажи, что случилось с Беном.
Молчавший всё это время Бивер вскидывает голову. Эдди чувствует себя законченным дураком. Он размазывает по ладоням дезинфектант и не знает, куда бы себя спрятать. И кто же приходит ему на помощь? Ричи Тозиер, без проблем умеющий отвлечь внимание на себя. Ричи Тозиер, любую ситуацию умеющий превратить в балаган. Твою ж…
— Что это за хреновина?! — Ричи выхватывает у Эдди пузырёк и нюхает его.
— Отдай!!!
Поздно. Описав плавную дугу и даже ни капли не расплескав по дороге, пузырёк скрылся в кастрюле с грибным супом. В установившейся гробовой тишине на руке Эдди торжественно тренькнули часы. Сам он уже предчувствовал приступ то ли астмы, то ли паники, то ли истерического хохота.
— Он же не завинчен…
— Я знаю.
— Ты только что испортил кастрюлю супа!
— Этот суп социально неприемлем и не испортится, даже если я в него кончу. А так хоть микробы передохнут.
— Ты…
— Тихо, вы привлекаете к нам внимание, — шикнул на друзей Стэнли.
— Бен просто шёл из библиотеки этой весной.
Эдди и Ричи замолчали. Эдди вообще не понял, как так резко переключилась тема разговора. Слушать о Бене было немного… странно. Бен попал в его картину мира, подобно какому-то историческому персонажу, который существовал в эпоху «до Эдди» и которого ему никогда не доведётся узнать по-настоящему. Кроме того, Эдди казалось, что он лезет в какую-то общую тайну, которая связывает «Неудачников» и в которую его, как новичка, никто посвящать не станет.
— И?
— И всё. Он не дошёл. Никто его не видел и не слышал, — Бивер пожал плечами и неохотно принялся за свой обед. Эдди бросил на него короткий взгляд, хотя этого и не требовалось — по голосу легко было понять, насколько ему больно об этом вспоминать. Эдди почувствовал себя совсем отвратно.
— Кроме библиотекаря! Он в этом замешан, — ляпнул Ричи с видом истинного эксперта.
— Чего? Почему ты так решил? — Бивер едва не подавился супом. Притом он оказался удивлён ещё сильнее, чем Эдди.
— Он самый подозрительный. Вы его на следующий день видели?
— С ним было то, что обычно ты так любишь — он ходил по шлюхам.
— Я не хожу по шлюхам, — Ричи едва не лопнул от праведного гнева. Ей-богу, он даже на критику собственных стихов реагировал менее бурно.
— Да, судя по твоим словам, ты ходишь по чужим мамкам, — припечатал Стэн.
Эдди даже потрогал уши на всякий случай — не отсохли ли?
— Это же не бордель, а школа… или уже пора говорить: не школа, а бордель…
— La Bohème, — гнусавит Ричи с таким кошмарным акцентом, что Эдди морщит нос. — Не кривись — морщины рано появятся.
— Чтоб тебе пусто было…
* * *
— А ну пшёл с дороги!
— Тебе что, жить надоело?!
…Из всех внезапных воздыхателей Эдди Ричи проявлял особые упорство, ловкость, настойчивость и реакцию в своих ухаживаниях (чего стоил один тот факт, что это Ричи ему о воздыхателях и сообщил). Вся школа знала новенького, заявившегося в первый день по уши в грязи. Каждый второй норовил толкнуть его, подсунуть в рюкзак какую-нибудь липкую гадость, отобрать учебник или дать обидное прозвище (и даже тут Ричи с его «Эдди-спагетти» всех превзошёл!). Эдди мог опозорить и заставить краснеть за себя даже «Клуб неудачников», куда он угодил в первые же минуты своего пребывания в Дерри и где быстро повысился до самого неудачного неудачника. Эдди подозревал, что при таком развитии событий апофигей травли вот-вот должен прогреметь.
И он прогремел.
Генри Бауэрс толкнул Эдди на лестнице. Каспбрак летел вниз, перепрыгивая по несколько ступеней за раз и хватая руками воздух, и понимал, что затормозит теперь только головой об пол. Где-то в километре позади остался панический ор Ричи и Билла. Десять ступенек. Пять. Две.
Навстречу Эдди бежит целая толпа. Два человека. Пять. Десять? Он врезается прямо в гущу людей, и на полу образуется огроменная куча из тел.
— Уйдите! Проваливайте! Да пропустите же!!! — голос Ричи всё ещё доносится издалека.
Эдди плохо. Он чувствует себя премерзко, несмотря на отсутствие боли от столкновения. Чёрт побери, он едва не свернул шею, да ещё и благодарить за спасение придётся тех, кто всё это время его терпеть не мог!
Протолкавшись, Ричи присаживается рядом, извлекает из заднего кармана брюк ингалятор — так запросто, словно это плата за проезд в городском транспорте. Он впрыскивает лекарство Эдди в рот, и тот наконец понимает, что не просто забыл, как дышать, — он забыл, что вообще не дышит уже целую вечность.
Окружившая их толпа, видимо, не намерена расходиться до вечера. Толпы поклонников? Мало ему одного Ричи, который носит за него запасные ингаляторы
С тех пор отношения Эдди и Генри не улучшились. Вообще ничего не улучшилось в этой жизни! Знать, что на тебя практически беспалевно залипают как минимум десять человек, и сидеть при этом в кошмарной грязной луже — это просто беспросветное отчаяние.
— Ещё раз подойдёшь к нему, я тебя выпотрошу и повешу на твоих собственных кишках! — орёт Ричи ухмыляющемуся Генри Бауэрсу, мгновение назад столкнувшему Эдди со школьной дорожки прямо в грязь. Билл и Бивер с трудом удерживали Ричи, повиснув у того на плечах.
— Ричи! — окликнул его Эдди, поднявшись на ноги и небрежно отряхнувшись. В конце концов, если он не умер, искупавшись в этой луже в первый раз, то не умрёт и во второй. — Не трать на него свои нервы, идём.
…В тот день, после лестницы, Ричи впервые проводил Эдди до его комнаты. Собственно, Эдди был всё ещё слишком шокирован, чтобы возражать. Однако уже у самых дверей Ричи огорошил его таким дурацким вопросом, что Эдди понял — его шоку есть куда эволюционировать.
— Какие были ощущения?
— Я чуть не убился, а тебя волнует, что я перед этим чувствовал?!
— Но не убился же.
Гениально.
— Ты действительно хочешь знать? — на самом деле, Эдди и сам этого не знал. Он слегка задумался и сосредоточенно ответил: — Ты явно не пытался спеть арию Золушки из оперы Россини.
— А ты пытался, что ли? — Ричи посмотрел на Эдди так, словно подозревал, что тот всё-таки сильно ударился головой.
— Что? Нет! Просто она…
— Тупица! — на глазах Ричи аж выступили слёзы: не то от облегчения, не то от смеха, и вообще нормальным людям нельзя испытывать такие эмоциональные перепады. — В следующий раз будешь падать — я тебе эту арию саундтреком включу!
* * *
Жизнь Эдди подчиняется идеально отлаженному расписанию. Подъём, уроки, сон, приём лекарств, самостоятельные вечерние занятия — эту систему не в силах разрушить даже стихийный сумбурный Ричи, делающий дела, как бог на душу положит. Но когда Эдди узнал, что в марте ему предстоит впервые выйти на сцену в новой школе, он понял, что ему конец. Ибо вместо того, чтобы усиленно учить программу по специальности, он усиленно учил стихи Бодлера. Будь он ещё раз проклят. Вместе с Ричи Тозиером, который так упорно пытался доказать Эдди, что это Поэзия, а не дичь, и так упорно впихивал ему том «Цветов зла» — что и доказал, и впихнул.
На самом деле, Ричи никогда не декламировал собственные стихотворения. «Хочешь меня читать — купи в магазине, я уже издаюсь». И если бы не вещественное доказательство его обучения изящной словесности, никому бы и в голову не пришло, что этот помойный рот — поэт. Чтобы хоть как-то компенсировать свою всратую репутацию, Ричи часами распевал стихи поэтов, ставших классиками. Первым, кого Эдди от него услышал, был Китс. Но стоило Каспбраку возмутиться чтением Бодлера на уроке литературы, как Ричи стал демонстрировать просто феноменальные познания в творчестве Проклятого поэта. Ну, и теперь Эдди сам знает наизусть три или четыре его стихотворения.
А вот пьесу по специальности — не знает. Это к ноябрю-то! Позорище.
Поэтому в расписании Эдди появляется совершенно изумительный пунктик: 6:00 — специальность. В это время можно взять тот же класс, что и вечером. Выйти в туман и пронизывающую сырость, рискуя подхватить бронхит, и в полной тишине дойти до учебного корпуса. Два с половиной часа занятий, полчаса на то, чтобы перекусить святыми кривыми бутербродами, привести себя в порядок и настроиться на общий урок. И слава богу, что Ричи ничего этого не знает (и не узнает).
В шесть утра на улице полумрак. Эдди включает в классе свет и видит своё отражение в оконном стекле. Бах — это ещё лучше, чем утренняя зарядка (раньше он делал её регулярно, пока однажды прямо к нему в комнату рандомно не завалился Ричи и не сказал, что херня это всё, а выброс адреналина держит в форме ничуть не хуже) и отлично прочищает мозги.
В этот раз Эдди решил, пожертвовав завтраком, позаниматься чуть-чуть подольше и встал из-за инструмента только в 8:50. Выключил свет, подошёл к окну, чтобы забрать вещи и пойти на литературу.
И понял, что если мозги у него прочистились, то теперь пришла очередь прочистить зрение. Уже рассвело, можно было разглядеть весь сад. И то, что Эдди видел, было слишком странным, чтобы не быть галлюцинацией.
Обычно в этом саду никто никогда не ходил: слишком густая зелень, слишком темно, сыро, ничего полезного с этой стороны здания нет, а уединяться парочкам мешает выходящее сюда окно. Однако сейчас спиной к этому окну кто-то стоял. Кто-то высокий (ооочень высокий!) — человек с таким ростом и такой фигурой во всей их школе всего один. И это не библиотекарь.
Эдди судорожно вцепился пальцами в подоконник. Словно услышав это, Пеннивайз повернулся в его сторону. Моментально присев, спрятавшись за стеной, Эдди в самый последний момент успел понять: то, что он принял за мешок у Пеннивайза на плече, вовсе никакой не мешок, а чьё-то тело.
Мёртвое.
«Неслось жужжанье мух из живота гнилого,
Личинок жадные и чёрные полки
Струились, как смола, из остова живого,
И, шевелясь, ползли истлевшие куски». [1]
Услышал. Заметил. Узнал. Понял. Конец. Воздух. Воздуха не хватает. Дайте воздуха!
— Эдди, блин, где тебя носит? Мистер Пеннивайз давно пришёл и… вот чёрт! Эдди! Эдс!!!
Каспбрак протягивает руку к Ричи. Он лежит на полу, не в состоянии вдохнуть ни грамма воздуха. Горло сдавили спазмы, перед глазами всё плывёт. Но у Ричи — да! — есть специальный ингалятор для него. Ричи устраивает голову Эдди у себя на коленях и смотрит так обеспокоенно, как будто его в принципе что-то может беспокоить.
— Как ты меня нашёл? — хрипит Эдди, едва получив возможность вдохнуть.
— Ты каждое утро приходишь сюда, задротище несчастное.
— Сам такой.
— Пеннивайз убьёт нас за опоздание. Предлагаю прогулять.
Пеннивайз. Убьёт. Найдёт, убьёт и…
— Согласен. Нахер, я буду просто лежать дальше вот так…
Если до этого в глазах Ричи был испуг, то теперь в них плескалась самая настоящая паника. Не то чтобы Ричи Тозиер был злостным прогульщиком. Нет, он умудрялся получать донные баллы по общим предметам, даже не пропуская уроков. И прогулять то или иное занятие Ричи предлагал в основном в шутку, и ещё — чтобы услышать очередное возмущённое «Нет!» Однако к тому, что Эдди с лёту согласится прогулять литературу, Ричи оказался не готов. Он приложил ладонь ко лбу Эдди и обеспокоенно спросил:
— Эддичка, детка, ты не заболел?
— Заболел. Я вижу то, чего нет.
— Типа парящего над тобой ангельского хора, дарующего своё благословение?
— Нет, тупица. Пеннивайз только что был вон в тех кустах.
— С кем?
— С трупом.
— Ты подозреваешь Пеннивайза в некрофилии?
Разговор становился всё более и более безумным, и на самом деле Ричи Тозиер был мастером пороть полную пургу, но сейчас, устроившись в него в руках, Эдди получал от этого какое-то иррациональное удовольствие. Даже при том, что он лежал на грязному полу, и спасший его запасной ингалятор тоже лежал на полу. Эдди легонько потянулся и попытался осторожно объяснить Ричи, что нет, Пеннивайз ничего такого не делал. Да, что-то всё-таки делал, но вовсе не то, что ты имеешь в виду, извращенец!
— Возможно, он хотел его сожрать, — предложил Ричи, как ему казалось, более адекватную альтернативу.
— Блин, Ричи, ты можешь побыть серьёзным хоть пять минут?! — Эдди всё же попытался встать, но Ричи рывком уложил его обратно. — Я видел, как Пеннивайз прятал чьё-то тело. Это наверняка кто-то из пропавших.
— Чушь. Когда ты тут задыхался, Пеннивайз уже давно был в классе.
От нереальности происходящего у Эдди загудела голова. Всему этому могло быть несколько объяснений. Первое: он и правда видел то, чего нет. Второе: Ричи видел то, чего нет. Третье: они оба видели то, чего нет. Самым логичным и самым ужасным было четвёртое объяснение. Но, несмотря на его логичность, Эдди был готов поверить сперва в свою симпатию к Ричи и лишь потом — в мистику и сверхъестественное раздвоение Пеннивайза. Как такое вообще возможно? Временная петля? Гипноз? Классическая магия?
— Но я же видел… — в любом случае, ни одной из своих догадок Эдди ещё не готов был делиться — ни с Ричи, ни с кем бы то ни было ещё.
— Это был библиотекарь.
— Опять ты со своим библиотекарем! Раз ты мне не веришь, я покажу тебе…
— Нет уж, – в очередной раз перебил его Ричи, – вставать в шесть утра, чтобы следить за кем-то в мокрых кустах, рискуя после этого быть съеденным, выше моих сил. Даже если для собственного съедения никаких сил прикладывать не придётся.
— Раз ты знаешь, что я здесь в это время, значит, ты следил за мной, — выдал Эдди ответную подколку. Кстати, кажется, мания преследования развивается именно так.
— Больно много тебе чести, — фыркнул Ричи. — Просто ты перебудил пол-общежития своим топотом, я выглянул и увидел, как ты уходишь.
— Почему тогда меня нашёл только ты, а не толпа всяческих воздыхателей, которых ты мне пророчишь?
— Я их убил и отдал библиотекарю — ему же надо что-то жрать.
— Ричи, блин!!!
* * *
Ричи начал докапываться до Эдди с вопросом, в чём он пойдёт на Хэллоуин, ещё за месяц до самого Хэллоуина. Это было ужасно. Ричи, кажется, поставил себе целью во что бы то ни стало услышать от Эдди точный ответ и теперь не жалел сил на её достижение. Сперва Эдди отмазывался общими фразами типа «не знаю», «я ещё не придумал», «пока не решил». Потом он попытался Ричи игнорировать и сильно об этом пожалел, потому что тогда Ричи начал сам выдумывать идеи, в чём же Эдди пойдёт или в чём ему стоит пойти. Ох, и наслушался Эдди тогда бреда.
Тем временем праздник приближался, а желание Эдди идти туда, напротив, всё уменьшалось. Дело было не в том, что он считал хэллоуинские тусовки дурацкой идеей, вовсе нет (в отличие от Стэна, который сразу заявил, что «идите куда подальше, я не приду»). Бивер ему рассказал о традициях празднования Хэллоуина в их школе, и всё это звучало очень заманчиво. Дурацким тут был только Ричи и его расспросы.
— Я вообще подумываю о костюме клоуна, — как-то раз ляпнул Ричи за обедом. Эдди даже отложил ложку и недоумённо на него уставился. Причём тут клоуны и традиционные хэллоуинские покойнички? — Ну знаете, типа адской тварюки, которая приманивает детей, а потом ест их.
— Тогда такой костюм больше Пеннивайзу подойдёт, — едко ответил Эдди. Билл, услышав эту реплику, чуть не подавился котлетой. Давно пора рассказать ему, что ты видел, Эдди.
— Ты опять за своё, Эдди-спагетти, — снисходительно ухмыльнулся Ричи, наматывая длинные макароны на вилку. На Эдди накатила такая волна злости, что аж в ушах начало гудеть. По правде говоря, он так и не понял, как сдержался и не перевернул к чертям весь стол в ту же секунду. Прикрыв глаза, досчитав про себя до десяти, Эдди медленно выдохнул и очень спокойным голосом спросил:
— Как ты меня назвал?
— «Эдди-спагетти» я тебя назвал, — ответил Ричи с набитым ртом. — И судя по тому, что от ярости у тебя едва не идёт пар из ушей, но ты сдерживаешься и не кидаешься в меня мебелью, у тебя ангельское терпение. Подумай о том, чтобы нарядиться ангелочком на вечеринку, — Ричи лукаво подмигнул, а увидев, что Эдди угрожающе сжал пальцами нож, погнал издеваться дальше: — Нет, серьёзно, даже ореол невинности — и тот при тебе! Ну-ка, посмотрим, пойдёт ли тебе нимб, — с этими словами Ричи перегнулся через стол, поднял над головой Эдди тарелку из-под печенек и спросил у Стэна: — Ну что, идёт ему?
Стэн успел выдать только задумчивое глубокомысленное «нууууу...», как Эдди выхватил тарелку из рук Ричи и водрузил её ему на голову. И припечатал:
— Уверен, «Эдди-спагетти» — лучшая твоя рифма, Ричи. Так что, бога ради, ешь свои спагетти молча.
Под дружный хохот Билла, Бивера и Стэна Ричи с унылым видом опустился на место и не приставал к Эдди с вопросами про костюмы ещё дня три.
По счастью, в костюме клоуна на Хэллоуин Ричи не пришёл. Зато зомби из него вышел очень колоритный. Эдди ликовал — никогда ещё ему не удавалось злорадствовать два часа кряду. На самом деле, он вообще никогда ни над кем не злорадствовал, так что, можно сказать, Ричи открыл в нём скрытый талант. «Теперь понятно, почему у тебя все шутки такие дурацкие, наверное, при жизни ты шутил в разы лучше». «Ричи, а почему тебя похоронили вот в этом, а не в парадном костюме?» «Как ты вообще стал зомби, Ричи, если других зомби привлекают мозги?» «А ты знаешь первый закон зомби-апокалипсиса?» «Ну что ты там копаешься, Ричи, ты ведь уже выкопался». Ричи сперва был в шоке, потом смирился, принял всю жестокость реальности и начал просто привычно пялиться на Эдди. Тот, вопреки своей привычке, не возражал, потому что признал, что пялиться Ричи сегодня было на что. Над костюмом и гримом Эдди поработал Бивер: если у первого был талант к злорадству, то у второго — к рисованию и шитью.
Хэллоуинский ужин устроили прямо в актовом зале школе. Атмосфера благодаря развешанным повсюду слегка кривым и облезлым летучим мышам была хоть куда. Эдди впечатлили лежащие на одном из столов чёрные пирожные, выглядевшие так, словно они сперва протухли, потом сгорели, а потом их остатки попытались кое-как собрать в кучку. Сперва он вообще боялся к ним притрагиваться, но потом Ричи просто отломил от одного такого изрядный кусок и насильно запихал Эдди в рот. Пирожное внезапно оказалось вкусным, хотя Эдди всё-таки не преминул стукнуть Ричи по лбу.
— А где Бивер? — спросил Ричи, потирая место ушиба. Бивер отошёл от их компании минут двадцать назад и с тех пор так и не вернулся. — Сколько можно в туалете торчать? Нет, Эдди, молчи, я не хочу во время ужина выслушивать от тебя список процедур по уходу за собой, и после ужина, кстати, тоже не хочу.
Эдди, в общем-то, и не собирался выдавать никаких списков, поэтому он просто пожал плечами и вопросительно посмотрел на Билла. Тот тоже заметно нервничал и, отложив недоеденные сосиски, вышел из зала в коридор.
И сам как в воду канул.
Вернулись они спустя ещё минут пятнадцать. Билл выглядел так, словно только что схоронил всех родственников. Бивер упорно делал вид, что всё в порядке, однако от внимания Эдди не ускользнул слегка размазанный и потёкший грим.
— В чём дело? — спросил он обеспокоенно.
— Ни в ч-чём, — тихо ответил Билл. Эдди понял, что сейчас с расспросами лучше не лезть. Проще будет подойти к Биллу завтра, наедине, и поговорить. И заодно рассказать ему свои подозрения насчёт Пеннивайза.
Праздничного настроения как не бывало.
Эдди чувствовал себя так, как в первый день своего пребывания в новой школе. Тогда это место показалось ему кошмарным и отвратительным — и вот опять. Это же просто рассадник беспредела и мерзости, и неизвестно, что тут ужаснее всего: Бауэрс, который столкнул человека с лестницы и не получил за это ничего, или Пеннивайз, который прячет трупы за школой, и в итоге — такое же ничего.
А теперь ещё что-то случилось с Бивером, и Эдди это очень сильно взбесило. Эдди нравилось с ним зависать. Бивер был самым здравомыслящим и уравновешенным из всей их компании (прости, Билл!), и Эдди было с ним так комфортно, И ещё Бивер не шутил так тупо, как Ричи. Эдди прекрасно понимал, почему Бивер так нравится Биллу, не понимал только, почему тот до сих пор ему в этом не признался. И сделал в памяти заметку, что при разговоре с Биллом надо будет спросить и об этом.
До конца вечеринки праздничное настроение так и не появилось. Никто из «Неудачников» больше не проронил ни слова. Такого по-настоящему жуткого Хэллоуина у Эдди ещё не случалось.
* * *
Со стороны Эдди было огромным упущением показать Ричи, где он живёт. Потому что с тех пор, как это произошло, Ричи не реже раза в неделю вламывался к Эдди в комнату со всякими дурацкими просьбами и предложениями вроде «Эдди, давай купим плантацию зелёного лука!» или «Эдди, давай рванём в Уругвай прямо сейчас!» Откуда Ричи брал все эти бредовые идеи, Эдди даже не хотел знать.
После десятого вторжения Эдди решил запирать дверь, а все попытки Ричи проникнуть к нему — игнорировать. Решение оказалось очень опрометчивым. Вообще-то Эдди считал себя очень терпеливым и привыкшим к шуму, учитывая, что его мама любила покричать и пошуметь, но вынести ЭТО он оказался не в состоянии. Да и в принципе стоило пожалеть весь их этаж. Потому что сперва Ричи стучал, потом стучал опять и стучал ещё десять минут без перерыва, после чего, решив не сдаваться до последнего, начал петь на весь коридор песни Эдит Пиаф. Конечно, Эдди его впустил и впредь дверь закрывать зарёкся.
Вот и через пару дней после Дня Благодарения Ричи ввалился в спальню Эдди и сказал, что им прямо-таки необходимо сейчас пойти… Эдди был занят тем, что читал письмо из дома, поэтому половину болтовни Ричи он прослушал и поднял на него недоумевающий взгляд.
— Это что? — спросил Ричи, плюхаясь на кровать рядом с Эдди и беря в руки небольшую картонную коробку. В ней Эдди хранил письма и открытки от матери, которые она присылала ему каждые выходные.
Не то чтобы Эдди умирал с тоски по дому, но в целом в его сознании закрепилось понятие «мой дом — моя крепость», и иметь с ним постоянную связь, знать, что отчасти ты всё время находишься там, было приятно. Не говоря уж о том, что на расстоянии материнская забота не кажется такой уж навязчивой.
— Тебе что, мамка письма присылает? — спросил Ричи с усмешкой и, кажется, вообще еле сдерживался, чтобы не захохотать.
— Да, — Эдди пожал плечами. — А почему ты удивлён? У нас очень близкие отношения. Мне, знаешь ли, не напряжно каждые несколько дней писать своей маме, чем я тут занимаюсь.
— То есть отчитываешься ей о своих действиях? Что это за тотальный контроль? — Ричи так перекосило, словно он прокажённого увидел.
— Тотальный кон… Чего? — по правде говоря, Эдди перекосило не меньше. Наверняка они сейчас очень эпично смотрелись со стороны. — Почему ты вечно всё утрируешь, Ричи?! Я просто рассказываю ей о своей жизни, потому что ей интересно это знать.
— А обо мне ты ей тоже рассказываешь?
— О чём именно? О том, как ты дезинфицировал суп или о том, как предложил залезть в школьные подземелья? У мамы аневризма случилась бы, если б она об этом узнала.
— Но о ежедневном приёме грёбаных таблеток наверняка пишешь.
— Да, пишу. Потому что она беспокоится о моём здоровье. К чему ты ведёшь вообще?
— К тому, что эти ваши письма — сплошное лицемерие, Эдс.
Эдди вспыхнул от злости. Сперва, конечно, он наорал на Ричи за то, что тот опять назвал его «Эдс» — и это при том, что он собирался в первую очередь возмутиться именно насчёт лицемерия. Серьёзно?! Это ему Ричи такое говорит?!
— А как это ещё назвать? Ты сообщаешь матери только то, что она хочет от тебя услышать, она же, в свою очередь, полностью этим удовлетворяется, ничего не подозревая и не пытаясь узнать, есть ли у тебя какие-то проблемы или переживания. Если это не лицемерие, то я не знаю, что это.
— Ну так придумай, ты же у нас мастер словесности и дофига умный! — Эдди готов был взорваться. — Что плохого в том, что она просто пытается уберечь меня?
— Уберечь от кого и, главное, чем, Эдс?
— Да перестань ты так меня называть, я… Что ты делаешь?!
Треск разрываемой бумаги разлетелся, кажется, на весь мир. Эдди с ужасом смотрел, как пальцы Ричи сгибают пополам белые конверты — криво и неаккуратно — после чего резким уверенным движением разрывают их сперва на две части, а затем на четыре. Эдди хотелось что-то с этим сделать, как-то это прекратить, например, врезать Ричи как следует, но он словно оцепенел — просто стоял и смотрел. Минуты через две вся коробка писем превратилась в груду обрывков, устлавшую кровать почти ровным слоем. Закончив это увлекательное занятие, Ричи сказал:
— Эти письма не уберегут ни тебя, ни кого-либо из нас, когда в этом чёртовом городе опять кто-то пропадёт!
На этих словах Эдди окончательно слетел с катушек и набросился на Ричи с кулаками. Точнее, попытался. В этот момент дверь его спальни распахнулась, да так, что ударилась о стену. На пороге стоял Билл — с таким похоронным видом, что, ей-богу, на Хэллоуин были ещё цветочки. Около минуты висело тяжёлое молчание, за спиной Билла уже начали маячить любопытные. Наконец Ричи решился и заговорил — кто же ещё, если не он? На его вопрос, что же всё-таки случилось, Билл молча протянул ему лист бумаги.
«Пропал Бивер Марш, возраст 17 лет. Особые приметы…»
Часть 2. Простые слова
В плане рисования Эдди был полным самоучкой. Время от времени он рисовал окружающее его барахло, иногда — пейзажи за окном, но людей — никогда. Поэтому в этот раз у него выходили какие-то адские каракули. Стыд и позор. Но при всей хмурости, мрачности и откровенной мерзости новой школы, в самом Дерри, в его небе и воздухе было что-то невообразимо поэтичное, а внутри Эдди, кажется, поселился мазохист, которого окружающая атмосфера неустанно вдохновляла. Образы, расплывчатые и неопределённые, возникали в его воображении каждый день и при этом казались Эдди не столько новыми, сколько хорошо забытыми старыми. Словно он когда-то давно уже жил в этом городе, и теперь воспоминания просыпались, как подснежники после зимы, заставляя Эдди чувствовать себя более живым.
По счастью, никто не пытался подсмотреть, что же Эдди так старательно выводит на маленьком чистеньком листе. Можно было спокойно наклониться к самой парте и прикрыть своё творчество рукой — все вокруг всё равно делали так же.
И странной музыкой всё вкруг него дышало,
Как будто ветра вздох был слит с журчаньем вод,
Как будто в веялке, кружась, зерно шуршало
И свой ритмический свершало оборот.
Кажется, Пеннивайзу нравилось быть этаким арт-объектом, окружённым ореолом божественного сияния, предметом поклонения целого культа, поэтому он специально театрально и пафосно разливался с этими своими стихами и негласно образовавшийся кружок рисования на своих уроках пресекать не собирался.
Ричи опять рисовал Эдди (вообще он тоже пытался скрыть рисунок, но когда на тебя бросают внимательные взгляды каждые пару минут в процессе рисования, ты и так всё поймёшь). Парень с соседней парты рисовал Пеннивайза в сто двадцатой вариации — наверное, он уже мог соорудить целый алтарь из его портретов. Но теперь и Эдди рисовал вместе со всеми.
* * *
В самом начале декабря, примерно через неделю после пропажи Бивера, «Неудачники» всей толпой собрались в комнате Билла. После этой пропажи Билл перестал появляться на занятиях, и друзья решили выяснить, в чём же дело, радикальным методом — завалиться к нему в комнату.
— Нефиговые у вас хоромы, Денбро, — присвистнул Ричи с порога.
У вас?
— Ты тут разве впервые? — удивился Эдди.
— До этого у нас как-то не было ни повода, ни желания торчать в чьей-либо комнате. А буржуй Билл не говорил, что живёт почти что…
— Заткнись, Ричи, — одёрнул его Стэн. В ответ Ричи просто показал ему язык, а потом забрался с ногами на диван. Эдди скромно примостился в кресле, стоявшем в самом углу.
Когда они вошли, Билл, вскочив с кровати, первым делом занавесил окно, потом выкинул ноги Ричи с дивана, освобождая место для Стэна, и лёг обратно. Ричи предпринял попытку забросить ноги прямо на Стэна, за что словил хорошего тумака и свалился на пол. Пришлось подниматься и тропой позора идти к креслу Эдди.
— Бивера так и не нашли. Как и Бена, — очень тактично ляпнул Ричи, усаживаясь на подлокотник. Эдди тоже было хотел его выкинуть, но потом вспомнил, что вечно нетерпеливый и любящий движение Ричи и так долго на месте не просидит.
— Как будто их вообще кто-то искал, — безразлично отозвался Билл.
— Директор сказал, что искали и не раз, — Ричи бросил на Стэна такой взгляд, что тот решил больше не лезть со своими попытками утешения.
— Все дети пропадали в один и тот же день недели, в одно и то же время и практически в одном и том же месте с разбросом в несколько десятков метров, — возмутился Эдди, — и никто до сих пор даже предположения ни одного не выдвинул! Больше того, я даже уверен, что, кроме нас, ни одна душа этой системы не видит в упор.
— Я выдвинул предположение, но меня, как обычно, никто не слушал, — возразил Ричи и, как Эдди и ожидал, вскочил с подлокотника и подошёл к окну.
— Не поделишься с нами своим предположением, мистер Тозиер-Светлая-Голова? — съязвил Стэн. Он вообще ни на одну реплику Ричи не мог отреагировать спокойно.
— Ты это занавесил, чтобы за нами потенциальный убийца не подсматривал? — обратился Ричи к Биллу, указывая на задёрнутые шторы.
— На улице темно. В это время принято занавешивать окна, — за Билла ответил Стэн. Впрочем, Билл тоже молчать не собирался:
— Эдди ведь видел Пеннивайза в тот день. Может, и подсматривают, мы ни в чём не можем быть уверены.
Ричи подошёл к Эдди, встал у него за спиной и запустил руки ему в волосы. Эдди передёрнуло. Стэн бросил короткий взгляд на них обоих, потом на Билла и издал тихий вздох. Ричи и Билл ничего не заметили, но Эдди уже научился подмечать такие вещи, слишком уж часто его сопровождало подобное. Раньше его это смущало и даже слегка пугало. Потом Эдди смирился, а теперь ему даже нравилось ловить на себе чьи-то влюблённые взгляды.
— Убери руки, — пискнул Эдди.
— Не уберу. Ты нафига опять волосы прилизал? И рубашку опять в штаны заправил, да?
Эдди похолодел, представив, где сейчас могут оказаться руки Ричи. Стэн изобразил смачный фейспалм. Билл внезапно выдал какое-то подобие улыбки. Все знали о способности Ричи превратить любое серьёзное обсуждение в абсурд.
— А что мне с ними делать? Ходить, как ты? — брякнул Эдди, не подумав.
— А что со мной не так? Или твоей мамке заходят только прилизанные, и я…
— Умолкни, Ричи! И руки убери, мы же тут не одни!
— Если вы куда-нибудь уберётесь, никто возражать не станет, — тихо проговорил Стэн сквозь зубы. Эдди вообще решил, что ему пора спасаться бегством, и с криком: «Ричи, ты меня всего растрепал!» помчался в противоположный конец комнаты. Ричи побежал за ним, топая и размахивая руками.
— Я тебе говорил, чтобы ты перестал укладывать волосы.
— Вот ещё! Я хочу выглядеть приличным человеком!
— Ты выглядишь, как придурок! Потому что надо ходить с причёской, которая тебе идёт, а не которую мамка…
На этих словах Ричи споткнулся и навернулся прямо на Стэна. Придавленный Стэнли Урис заорал благим матом так, что Билл, наблюдавший за этим цирком, едва не свалился с кровати, а Эдди и вовсе нырнул за кресло.
— Если нас кто и подслушивал, он только что словил инфаркт, — произнеся это, Билл даже не заикнулся ни разу. Хотя после такого будет неудивительно, если он вообще прекратит заикаться.
И тут, словно в ответ на реплику о подслушивании, под дверью раздались чьи-то тихие шаги, шуршание и поскрёбывание. В комнате повисла такая гнетущая тишина, что Эдди мог расслышать стук собственного сердца. Он моментально вытащил ингалятор и впрыснул дозу лекарства.
— Чтоб тебе провалиться, Тозиер! — Стэн решил, что пора разрядить обстановку, и со всей силы приложил Ричи по лбу.
— Ай! Ты совсем, что ли, обалдел?!
Краем глаза Эдди заметил, что заметно напрягшийся Билл облегчённо выдохнул. Значит ли это, что Билл тоже что-то знает, как и он, Эдди? Возможно, им стоит поговорить. Впрочем, для этого-то он сюда и пришёл. Но получил то же, что и всегда — потасовку Ричи и Стэна. Эти двое устроили бардак и теперь носились друг за другом вокруг несчастного дивана. Эдди не знал, есть ли у диванов эмоции, но у этого и правда был вид, говоривший: «Боже, как меня всё достало».
В самый разгар потасовки выяснилось, что в коридоре всё же кто-то был. На пороге распахнутой двери стоял мальчик в жёлтом дождевике.
* * *
Эдди решает рисовать Джорджи, но после первой встречи он его почти не разглядел и запомнил лишь голос и жёлтый дождевик. На самом деле, в тот вечер Джорджи сказал буквально пару фраз. Минут через десять после своего прихода он так неожиданно возник позади кресла Эдди, что тот едва не подпрыгнул с перепугу.
— Ты Эдди, верно?
У Джорджи такой звонкий голос, что он ярким лучом разрезает давящую деррийскую глушь. Чёрт побери, да у него даже имя — как маленький взрыв. Ещё у Джорджи золотистые волосы, и он улыбается, как солнышко. Он словно полярен вечно холодному и поэтичному Пеннивайзу.
Эдди становится интересно, почему же Билл не познакомил их раньше, хотя, конечно, старшие и средние классы в их школе вообще пересекаются крайне редко.
— У нас по четвергам последним уроком литература. Мистер Пеннивайз вообще-то просто кошмар, но как он нам сегодня читал Шекспира — это умереть можно было!
— Да уж. Умереть. Как бы не в буквальном смысле.
— Ричи, блин!!! — традиционно рявкнули на него Билл и Эдди.
* * *
На Новый год Эдди едет домой. Он получает такой нагоняй за письма (а с того дня, как Ричи порвал письма и сказал, что ему не будут писать их всю жизнь, мама писала Эдди ещё раз двадцать, и он не прочитал и не ответил ни на одно), что соседи подумывают, не вызвать ли им полицию. Эдди выслушивает мать молча, а потом несколько часов сидит в комнате и рвёт все эти двадцать писем, которые зачем-то привёз с собой. Рвёт на мелкие-мелкие клочки, мечтая истереть их в прах, смешать с пеплом старых воспоминаний и развеять по ветру.
Он рвёт и ругает на чём свет стоит чёртова Ричи Тозиера. Потому что Ричи ужасно бесит. Он невоспитанный, некультурный, у него нет никакого чувства такта (
Эдди рвёт грёбаные письма, и впервые в жизни ему хочется напиться.
Эдди возвращается в школу в середине января. На улице приятные морозы, всё наконец-то припорошило снежком. Стоит тишина — почти все ученики вернутся лишь завтра или послезавтра. С вытрепанными нервами, Эдди сам становится тишиной, такой же угасший и невосприимчивый. Он буквально сдёрнул из дома на два дня раньше — если ежедневную торжественную процедуру приёма таблеток он ещё мог вынести, то попытки матери остричь его не в меру отросшие волосы — никак.
Утром следующего дня от Ричи приходит открытка, на ней он пишет, что ему разрешили проторчать дома ещё неделю. Да Эдди же с тоски повесится за это время!
Конечно, весь следующий день Эдди Каспбрак проводит в фортепианном классе. Темнеет очень рано, окно ничем не занавешено, и Эдди кажется, что он превращается в параноика. Он гонит мысли о Пеннивайзе, который так же может бродить под этим окном, подальше, но, возвращаясь с занятий, обходит корпус и проверяет, нет ли в том самом саду следов. Вокруг ни души, лишь одиноко горит фонарь. Да, Эдди законченный параноик, который, к тому же, держит похитителя детей за полного идиота, раз думает, что тот оставит следы.
Или же с Эдди всё в порядке, а похититель знает, что в этот сад за ним никто не придёт и никто его там не видел.
Ровная наглая дорожка следов, относительно свежих, тянется по серо-синему снегу. Такой же снег лежит на голых растопыренных ветвях кустов. Погода совершенно безветренная, и заросли застыли, как мёртвые. Следы просто обрываются посреди сада, никакого намёка на то, куда именно приходит похититель — нет. Словно он просто дошёл до середины газона и растворился в воздухе. Растворился или улетел. Или он всё ещё здесь.
Эдди быстро разворачивается и удаляется от места, наводящего на него настоящий ужас.
Он на инстинктах пользуется ингалятором и лишь через минуту видит рядом с собой дорожку следов — всё это время он так же инстинктивно шёл вдоль неё. Откуда следы могли прийти? И вернётся ли похититель туда же? Эдди замечает приближающееся здание библиотеки, когда его размышления прерывает звонкий, словно колокольчик, голос.
— Отстаньте от меня! Дайте пройти!
Эдди тут же забывает о Пеннивайзе, исчезновениях, астме, следах, программе по специальности — обо всём.
На Джорджи красный — красный — пуховик. Единственное цветное пятно в окружающей их серости. Как костёр, как зимние ягоды на кустах. Джорджи прижали к ограде клумбы какие-то восьмиклассники. Они старше Джорджи, но младше Эдди, поэтому хватает одного уверенного: «А ну проваливайте отсюда!», — и они уходят, растворяясь в чернильных сумерках.
— Спасибо, Эдди, — Джорджи улыбается, словно солнышко, да.
— Ты чего бродишь тут один? Где Билл?
— Я ходил в библиотеку. Билл заболел и остался дома.
— Проводить тебя до общежития?
Они идут по усыпанной снегом дорожке. Джорджи разливается, как замечательно провёл каникулы, и что Билл всё время такой печальный и почти никуда не ходит. Джорджи тяжело от всего этого: с одной стороны, ему самому хочется веселиться, с другой стороны, он очень сочувствует брату, понимая к тому же, что при нём веселиться будет слишком неловко.
— А что ты делал на каникулах? — спрашивает Джорджи у Эдди, будто это что-то интересное.
«Рвал мамины письма, рисовал тебя и ругал Ричи».
— Музыкой занимался.
— Билл рассказывал, что ты пианист. Стой, нам ведь сейчас в ту сторону.
— Я знаю.
Эдди прекрасно знает, что путь в общежитие средних классов (да и старших тоже) из библиотеки лежит мимо учебного корпуса. И сада, в который выходит окно фортепианного класса. И Пеннивайз сейчас где-то там.
— Просто в ту сторону ушли твои эти…
— Придурки. Терпеть их не могу.
— Да, твои придурки. Давай пройдём кружным путём.
Джорджи с лёгкостью соглашается, а Эдди просто рад провести с ним ещё больше времени. Вглядываться в красный пуховик до вспышек в глазах, чтобы потом, делая очередной набросок, выбрать наконец подходящий карандаш — не красный, не бордовый, не багряный — алый, как ягоды на зимних кустах.
Когда они доходят до двери общежития, вовсю валит снег. На Джорджи капюшон, из-за которого он похож на Красную Шапочку. Сам Эдди больше не носит капюшоны — мама убила бы его за такое, поэтому и не носит, и он был бы рад заболеть, чтобы мамина забота нашла оправдание, но где-то в глубине души понимает, что этого не случится — и в его волосах застревают снежинки.
— Где твоя шапка? Ты же заболеешь.
— Не успею, — улыбается Эдди, думая при этом: «Если заболею, то смогу сказать, что ты был прав».
— Спасибо, что спас меня. Ещё раз, — бормочет Джорджи и стряхивает с волос Эдди снег. Эдди не выдерживает: он берёт руку Джорджи в свою и слегка сжимает, прежде чем выпустить её.
продолжение в комментариях