Название: Летний кошмар
Канон: Оно (2017)
Автор: Фоернутая
Бета: Собака серая
Размер: мини, 1023 слова
Пейринг/Персонажи: Стэнли Урис, Патриция Урис, намёк на Стэнли Урис/Билл Денбро
Категория: джен, преслэш
Жанр: драма
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Стэна мучают воспоминания.
читать дальше
Канон: Оно (2017)
Автор: Фоернутая
Бета: Собака серая
Размер: мини, 1023 слова
Пейринг/Персонажи: Стэнли Урис, Патриция Урис, намёк на Стэнли Урис/Билл Денбро
Категория: джен, преслэш
Жанр: драма
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Стэна мучают воспоминания.
читать дальше
Стэн приходит домой на полтора часа позже обычного.
Не включает свет, не снимает кожаную куртку. Просто падает в огромное кресло, положив ключи на журнальный столик, откидывает голову на удобную спинку и закрывает глаза. Патриция, кажется, уже спит наверху, видит второй или третий сон, и Стэна это более чем устраивает.
Ей всё-таки ни к чему видеть мужа вот таким. Подавленным, непривычно притихшим, будто выцветшим. Она бы, наивная душа, подумала, что он устал из-за задержек на работе, замотался с бесконечными колонками цифр, потратил все нервы на подчинённых, которые ко всему — в том числе и к нему — наплевательски относятся. Она непременно принесла бы ему баночку пива из холодильника, приложила бы к его и без того прохладному лбу, начала бы гладить по волосам и ворковать что-то вроде: «Стэнни, милый, всё обязательно наладится, ты только не переживай».
Знай Патриция, что на самом деле беспокоит Стэна, она точно не была бы такой заботливой и милой.
Стэн усмехается в темноте, ничуть не развеселившись из-за этой мысли, и трёт переносицу.
Он не может вспомнить имя того, кто приснился ему прошлой ночью, но вот его лицо... Его лицо выглядит невероятно знакомым, и сейчас Стэн воссоздаёт его перед собой во всех деталях, вплоть до веснушек на носу и щеках. Мальчишке из его сна лет пятнадцать, вряд ли больше, однако взгляд его поразительно синих глаз взрослый и усталый, а в тёмно-рыжих волосах уже просматриваются тонкие седые пряди, которые он — такое предчувствие — позже втайне от родителей закрасит в парикмахерской. Что он пережил? Что могло до такой степени его напугать? При чём тут вообще Стэн?
Стэн прерывисто вздыхает. Тишина собственного дома, раньше всегда уютная и убаюкивающая, теперь настораживает и даже кажется опасной. Стэн нервно прислушивается к шелесту прозрачных штор от ночного ветра и включает, помедлив, настольную лампу с гавайской танцовщицей. Гостиная сразу становится менее пугающей, но Стэна всё равно бьёт мелкая дрожь.
Если он прав — а он прав, он ни разу ещё не ошибался за тридцать восемь лет, — этот мальчишка как-то с ним связан. И не просто общим воспоминанием, а чем-то гораздо, гораздо большим, чем-то, что он не должен был забывать, но всё-таки забыл. Стэн с силой давит на виски ладонями, раскачивается, шепчет: «Давай, где-то же это в тебе сидит», и в памяти постепенно всплывает смутный, окутанный пепельным дымом от заводских труб маленький город на самом дне котлована.
Дерри.
Мальчишка в клетчатой рубашке и с кровью на изодранной щеке — из Дерри, прямо как Стэн. Наверное, они вместе провели там детство. Скорее всего, они жили рядом и были хорошими друзьями. Возможно, больше, чем просто друзьями.
Стэн резко встаёт, подходит к мини-бару возле камина, достаёт оттуда бутылку дорогого, подаренного пару лет назад коньяка и стакан. Он никогда ещё не пил в одиночестве, отец — и кто-то ещё, кто-то смазливый, крохотный, с кучей таблеток в поясной сумке, кто он? — говорил, что это верный путь к алкоголизму. Впрочем, Стэну на эти предостережения плевать. Коньяк жидким янтарём ударяется о стеклянные поверхности, туда же летят идеальные кубики льда из морозильной камеры. Пить — так с удовольствием: стакан приятно холодит пальцы, когда Стэн усаживается с ним обратно в кресло, коньяк обдаёт жаром горло, когда он делает глоток.
Мальчишка в клетчатой рубашке почти не смеялся. Улыбался — да, сдержанно и всё же искренне, но Стэн уверен, что смеяться он разучился, как раз после того, как... Стэн жмурится, покачивает стакан в правой руке — так, что начавшие таять ледышки чуть слышно позвякивают. Стэн вспоминает самого себя в пятнадцать лет — нескладного, с надоедливыми кудрями, терпеливо выслеживавшего птиц в парке возле Водонапорной башни. Тот мальчишка частенько сидел с ним, и даже молчать в его присутствии было очень комфортно. Стэну вообще мало с кем нравится молчать, он ценит таких людей чуть больше, чем всех остальных.
Значит, они и правда тесно дружили.
На круглых настенных часах без двадцати двенадцать. Стэн пристально следит за стрелкой, отсчитывающей секунды, её бег странным образом успокаивает, напоминает о настоящем. Летом Стэн нередко ночевал с тем мальчишкой — причём всегда именно у Стэна, потому что к себе мальчишка его почему-то не приглашал. Может, к нему нельзя было. Или родители Стэну не разрешали, как знать. Они лежали в одном спальном мешке на полу перед открытым окном, смотрели на точно такой же циферблат в его комнате и шёпотом разговаривали... о разном. О комиксах, девчонках, птицах, индейских ритуалах, да мало ли о чём разговаривают по ночам впечатлительные подростки. Стэн дёргает плечом — настолько сильным даже через рубашку кажется фантомное прикосновение кожи к коже, ладони к ладони. Чувство, что ещё чуть-чуть — и Стэн ощутит тёплое дыхание на щеке, а потом — на губах.
Полупустой стакан едва не выскальзывает из ослабевших пальцев, но Стэн успевает его поймать. Жемчужного цвета ковёр, купленный Патрицией на ежегодной ярмарке, спасён от жёлтого пятна, наваждение исчезает, тогда как имя мальчишки вспыхивает в памяти яркой грозовой молнией.
Билл.
Билл и никак иначе, Уильямом его никто — сколько же их было? семеро? — никогда не звал. Билл, Билли. Большой Билл. Заика Билл. Стэн беззвучно произносит все варианты по очереди, как своеобразную мантру, и вот дрожь бьёт его уже не так сильно, потому что с приобретённым заново именем мальчишка враз оказывается реальным. Не галлюцинацией, не результатом переутомления, не проявлением фрейдистских проблем. Коньяк в стакане тем временем заканчивается, и Стэн, поразмыслив, наливает ещё.
Завтра в фирме выходной, и у него впереди — к счастью или нет — вся долгая, тягучая ночь. Он будет пить, пока не закопается в память ещё глубже, до самого-самого начала их общей истории. Будет пить, пока не поймёт, что же всё-таки было между ним и Биллом, таким знакомым и незнакомым одновременно. Будет пить, пока не провалится в измождённый, полный оранжевых сполохов тревожный сон, который откроет ему правду.
Рано утром Патриция находит мужа в гостиной. Стэн, всё ещё одетый, крепко спит в кресле, свесив голову набок, пустая бутылка из-под коньяка одиноко стоит на полу.
Патриция печально улыбается уголками губ. Ничего, совсем ничего не изменилось, как бы она ни старалась. Она на цыпочках подходит ближе, берёт с дивана пушистый полосатый плед, бережно накрывает им Стэна и почти неосязаемо целует его в переносицу. Стэн что-то бормочет, не просыпаясь. Промеж его бровей пролегает глубокая морщинка, на бледных щеках видны дорожки высохших слёз.
Патриция тяжело вздыхает. Каждое лето, в ночь на десятое августа, со Стэном происходит что-то странное. Странное настолько, что впору искать психолога — но Патриция не задаёт ему абсолютно никаких вопросов.
Она знает, что наутро он действительно ничего не вспомнит.
Не включает свет, не снимает кожаную куртку. Просто падает в огромное кресло, положив ключи на журнальный столик, откидывает голову на удобную спинку и закрывает глаза. Патриция, кажется, уже спит наверху, видит второй или третий сон, и Стэна это более чем устраивает.
Ей всё-таки ни к чему видеть мужа вот таким. Подавленным, непривычно притихшим, будто выцветшим. Она бы, наивная душа, подумала, что он устал из-за задержек на работе, замотался с бесконечными колонками цифр, потратил все нервы на подчинённых, которые ко всему — в том числе и к нему — наплевательски относятся. Она непременно принесла бы ему баночку пива из холодильника, приложила бы к его и без того прохладному лбу, начала бы гладить по волосам и ворковать что-то вроде: «Стэнни, милый, всё обязательно наладится, ты только не переживай».
Знай Патриция, что на самом деле беспокоит Стэна, она точно не была бы такой заботливой и милой.
Стэн усмехается в темноте, ничуть не развеселившись из-за этой мысли, и трёт переносицу.
Он не может вспомнить имя того, кто приснился ему прошлой ночью, но вот его лицо... Его лицо выглядит невероятно знакомым, и сейчас Стэн воссоздаёт его перед собой во всех деталях, вплоть до веснушек на носу и щеках. Мальчишке из его сна лет пятнадцать, вряд ли больше, однако взгляд его поразительно синих глаз взрослый и усталый, а в тёмно-рыжих волосах уже просматриваются тонкие седые пряди, которые он — такое предчувствие — позже втайне от родителей закрасит в парикмахерской. Что он пережил? Что могло до такой степени его напугать? При чём тут вообще Стэн?
Стэн прерывисто вздыхает. Тишина собственного дома, раньше всегда уютная и убаюкивающая, теперь настораживает и даже кажется опасной. Стэн нервно прислушивается к шелесту прозрачных штор от ночного ветра и включает, помедлив, настольную лампу с гавайской танцовщицей. Гостиная сразу становится менее пугающей, но Стэна всё равно бьёт мелкая дрожь.
Если он прав — а он прав, он ни разу ещё не ошибался за тридцать восемь лет, — этот мальчишка как-то с ним связан. И не просто общим воспоминанием, а чем-то гораздо, гораздо большим, чем-то, что он не должен был забывать, но всё-таки забыл. Стэн с силой давит на виски ладонями, раскачивается, шепчет: «Давай, где-то же это в тебе сидит», и в памяти постепенно всплывает смутный, окутанный пепельным дымом от заводских труб маленький город на самом дне котлована.
Дерри.
Мальчишка в клетчатой рубашке и с кровью на изодранной щеке — из Дерри, прямо как Стэн. Наверное, они вместе провели там детство. Скорее всего, они жили рядом и были хорошими друзьями. Возможно, больше, чем просто друзьями.
Стэн резко встаёт, подходит к мини-бару возле камина, достаёт оттуда бутылку дорогого, подаренного пару лет назад коньяка и стакан. Он никогда ещё не пил в одиночестве, отец — и кто-то ещё, кто-то смазливый, крохотный, с кучей таблеток в поясной сумке, кто он? — говорил, что это верный путь к алкоголизму. Впрочем, Стэну на эти предостережения плевать. Коньяк жидким янтарём ударяется о стеклянные поверхности, туда же летят идеальные кубики льда из морозильной камеры. Пить — так с удовольствием: стакан приятно холодит пальцы, когда Стэн усаживается с ним обратно в кресло, коньяк обдаёт жаром горло, когда он делает глоток.
Мальчишка в клетчатой рубашке почти не смеялся. Улыбался — да, сдержанно и всё же искренне, но Стэн уверен, что смеяться он разучился, как раз после того, как... Стэн жмурится, покачивает стакан в правой руке — так, что начавшие таять ледышки чуть слышно позвякивают. Стэн вспоминает самого себя в пятнадцать лет — нескладного, с надоедливыми кудрями, терпеливо выслеживавшего птиц в парке возле Водонапорной башни. Тот мальчишка частенько сидел с ним, и даже молчать в его присутствии было очень комфортно. Стэну вообще мало с кем нравится молчать, он ценит таких людей чуть больше, чем всех остальных.
Значит, они и правда тесно дружили.
На круглых настенных часах без двадцати двенадцать. Стэн пристально следит за стрелкой, отсчитывающей секунды, её бег странным образом успокаивает, напоминает о настоящем. Летом Стэн нередко ночевал с тем мальчишкой — причём всегда именно у Стэна, потому что к себе мальчишка его почему-то не приглашал. Может, к нему нельзя было. Или родители Стэну не разрешали, как знать. Они лежали в одном спальном мешке на полу перед открытым окном, смотрели на точно такой же циферблат в его комнате и шёпотом разговаривали... о разном. О комиксах, девчонках, птицах, индейских ритуалах, да мало ли о чём разговаривают по ночам впечатлительные подростки. Стэн дёргает плечом — настолько сильным даже через рубашку кажется фантомное прикосновение кожи к коже, ладони к ладони. Чувство, что ещё чуть-чуть — и Стэн ощутит тёплое дыхание на щеке, а потом — на губах.
Полупустой стакан едва не выскальзывает из ослабевших пальцев, но Стэн успевает его поймать. Жемчужного цвета ковёр, купленный Патрицией на ежегодной ярмарке, спасён от жёлтого пятна, наваждение исчезает, тогда как имя мальчишки вспыхивает в памяти яркой грозовой молнией.
Билл.
Билл и никак иначе, Уильямом его никто — сколько же их было? семеро? — никогда не звал. Билл, Билли. Большой Билл. Заика Билл. Стэн беззвучно произносит все варианты по очереди, как своеобразную мантру, и вот дрожь бьёт его уже не так сильно, потому что с приобретённым заново именем мальчишка враз оказывается реальным. Не галлюцинацией, не результатом переутомления, не проявлением фрейдистских проблем. Коньяк в стакане тем временем заканчивается, и Стэн, поразмыслив, наливает ещё.
Завтра в фирме выходной, и у него впереди — к счастью или нет — вся долгая, тягучая ночь. Он будет пить, пока не закопается в память ещё глубже, до самого-самого начала их общей истории. Будет пить, пока не поймёт, что же всё-таки было между ним и Биллом, таким знакомым и незнакомым одновременно. Будет пить, пока не провалится в измождённый, полный оранжевых сполохов тревожный сон, который откроет ему правду.
Рано утром Патриция находит мужа в гостиной. Стэн, всё ещё одетый, крепко спит в кресле, свесив голову набок, пустая бутылка из-под коньяка одиноко стоит на полу.
Патриция печально улыбается уголками губ. Ничего, совсем ничего не изменилось, как бы она ни старалась. Она на цыпочках подходит ближе, берёт с дивана пушистый полосатый плед, бережно накрывает им Стэна и почти неосязаемо целует его в переносицу. Стэн что-то бормочет, не просыпаясь. Промеж его бровей пролегает глубокая морщинка, на бледных щеках видны дорожки высохших слёз.
Патриция тяжело вздыхает. Каждое лето, в ночь на десятое августа, со Стэном происходит что-то странное. Странное настолько, что впору искать психолога — но Патриция не задаёт ему абсолютно никаких вопросов.
Она знает, что наутро он действительно ничего не вспомнит.
@темы: фанфикшен, G — PG-13, Билл Денбро, Оно (2017), Стэнли Урис, фб 18, Патриция Урис