зфб 20

[IT: The Losers Club]

друзья! команда по "оно" выступает на этой зфб, приходите нас читать/смотреть

@темы: реклама

---

IT CHAPTER 2 TRAILER

[IT: The Losers Club]

@темы: видео, Оно (2019)

---

Каст "Оно" встретился на CinemaCon

[IT: The Losers Club]

На этой неделе практически весь каст "Оно" встретился на CinemaCon, где они не только дали интервью, но и показали эксклюзивную сцену из грядущей второй части. Согласно источникам, на ней было показано возвращение взрослой Беверли Марш в Дерри и её встреча с миссис Керш (х)

Трейлер второй части пока не показали, но, думаем, он скоро появится))

+++

Кусочки интервью можно посмотреть здесь, и здесь.

@темы: фотографии, актёры и съёмочная группа, новости

---

Билл Хейдер о съёмках в «Оно 2»

[IT: The Losers Club]

Билл Хейдер о съёмках в «Оно 2»:

«Я впервые снимаюсь в фильме ужасов, и оказалось, что у меня не получается играть испуганного персонажа. Видимо, я улыбаюсь, когда мне страшно. Я как бы начинаю нервничать и поэтому улыбаюсь... Мы сняли много сцен, и каждый раз режиссёр Энди Мускетти подходил и говорил что-то вроде: "Билл, дружище, тебе надо выглядеть испуганным". И я отвечал, мол, да, я был в ужасе! И он: "Нет, ты постоянно улыбаешься, что с тобой не так?" Правда, так и было.»

Источник

@темы: актёры и съёмочная группа, новости

---

Фильм «Оно 2» содержит одну из самых странных сцен из книги

[IT: The Losers Club]

В предстоящем фильме, сценарист Гари Доберман обещает, что он рассматривал одну из метафизических концепций из романа Стивена Кинга – «Ритуал Чудь». Об этом Доберман рассказал изданию CinemaBlend.

«Ритуал Чудь» очень непрост в съёмке, но он настолько важен в книге, что мы не могли обойти его стороной. Его сложно воссоздать правильно, но так как мы [режиссёр Энди Мускетти, продюсер Барбара Мускетти и я] уже работали вместе, процесс написания сценария и всё такое похож больше на общее обсуждение, чем на что-то вроде: «Эй, смотрите, что у меня получилось». Так всё получается органичным и согласованным.

В прошлом году, казалось, «Клуб неудачников» победил Пеннивайза в физическом противостоянии, после чего они признали, что больше не боятся сущности. С другой стороны, «Ритуал Чудь» – битва не в реальном мире, это битва воли. Монстр был уничтожен как раз во время этого ритуала.

Понятно, что это трудная сцена для фильма, хотя Доберман отметил, что именно его давнее партнёрство с режиссёром привело к представлению о битве.

Думаю, Энди долго это обдумывал, что здорово, ведь лично мне, так скажем, пришлось попотеть над сценами с Эдрианом Меллоном и моментами из книги, которые вам очень хотелось бы увидеть на экране. Я работал над сценарием, тогда как Энди наворачивал круги, пока думал о ритуале «Чудь» и о том, как ему хочется его изобразить. Ему пришли блестящие, просто блестящие идеи... Это действительно будет потрясающе.

Источник

@темы: новости

---

Билл Скарсгард поразил Джеймса МакЭвоя на съемках «Оно 2»

[IT: The Losers Club]

Джеймс МакЭвой принял участие в записи передачи «Доброе утро, Америка», где рассказал о работе над сиквелом хоррора «Оно». Актер признался, что больше всего на съемочной площадке его поразил Билл Скарсгард в образе клоуна Пеннивайза.

«Он великолепный, — говорит МакЭвой. — Потрясающий. Отличный парень, но мне от него было не по себе. Помню, мы как-то стояли — весь актерский состав, все взрослые люди, все снимались в странных проектах. И мы смотрим друг на друга такие: „Мне здесь не нравится. Не хочу сегодня быть актером“».

«Все так и есть, он реально выбил меня из колеи, — добавил актер. — Я еще ребенком клоунов не любил».

Источник

@темы: актёры и съёмочная группа, новости

---

В «Оно 2» использовано самое большое количество крови в истории хоррора

[IT: The Losers Club]

Во время записи передачи «Ночное шоу с Джимми Фэллоном» Джессика Честейн рассказала, что на съемках «Оно 2» режиссер Андрес Мускетти не стеснялся по максимуму использовать кровь. По словам актрисы, которая играет в сиквеле взрослую Беверли Марш, в фильме зрителей ждет одна из самых кровавых сцен в истории кино.

«Я хочу кое-что сказать, и, думаю, мне за это влетит, но я все равно скажу, — говорит Честейн. — Это может быть спойлером. Но в фильме есть сцена, в которой, по мнению одного из участников съемочной группы, использовано самое большое количество крови за всю историю фильмов ужасов. И я так скажу: на следующий день я кровь из глаз выковыривала. Фальшивую кровь!»

Источник

@темы: видео, актёры и съёмочная группа, новости

---

Секретный Санта!

[Фоернутая]

Дорогие друзья!

Ранее

Совсем скоро Новый год, чудесная пора, и мы задумались о том, чтобы провести в сообществе "Секретного Санту" - обмен подарками между участниками, где подарками будут ваши исполнения (фанфики, аватарки, фанмиксы, арты, коллажи, т.д.) по предварительно собранным заявкам

Однако мы столкнулись с тем, что активность в сообществе не очень высокая, да и фандом, признаем, потихоньку впадает в крепкую спячку до выхода второй экранизации в следующем году. Именно поэтому перед организацией "Санты" мы хотим спросить - будете ли вы участвовать? Очень не хотелось бы всё организовать и оставить кого-нибудь без подарка просто потому, что у "Санты" не оказалось сил, времени или попросту желания на исполнение чьей-то заявки (так тоже бывает, и мы всё понимаем).

Мы оставим голосование на пять дней (до 20.11.2018), и если наберётся хотя бы 5-10 человек, то "Санте" быть

Предварительные сроки проведения:

20.11.2018 - 30.11.2018 - сбор заявок
1.12.2018 - распределение заявок между участниками
2.12.2018 - 6.01.2019 - отправка исполнений
6.01.2019 и 07.01.2019 - дни выкладки исполнений

К сожалению, желающих поучаствовать набралось совсем мало, и мы решили, что "Санту" проводить всё-таки не будем. Спасибо всем, кто голосовал, мы в любом случае ждём ваших работ в сообществе и желаем вам вдохновения

запись создана: 15.11.2018 в 19:35

Вопрос: Секретный Санта:

1. Буду участвовать		4	(80%)
2. Не буду участвовать		1	(20%)
Всего:		5

@темы: фесты, от администрации

---

[IT: The Losers Club]

Название: Пять историй об аморальности
Канон: Оно (2017)
Автор: Был
Бета: Собака серая
Размер: миди, 4470 слов
Пейринг/Персонажи: Ричи Тозиер/Стэнли Урис, Ричи Тозиер/Виктор Крисс, Ричи Тозиер/Эдди Каспбрак, Ричи Тозиер/Уилл Байерс
Категория: слэш
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Ричи Тозиер абсолютно аморален, кто же не знает об этом? Во всяком случае, так кажется со стороны. Но это — его истории, иногда смешные, иногда страшные, растянутые во времени на сорок с гаком лет.
Примечание: АУ, кроссовер с «Очень Странными Делами», смерть второстепенного персонажа, нецензурная лексика
Размещение: запрещено без разрешения автора
Скачать: АО3

Мама сказала мне, что я аморален. Я знаком со значением, понятное дело, хотя думал, что даже библиотекари так больше не говорят. Или кто там, доктора наук? Для Дерри сойдут и библиотекари. Я аморальный, наглый, безответственный ушлёпок. Как-то так. Меня зовут Ричи Тозиер. И я правда именно такой. Доверьтесь маме: ведь взрослые всегда знают больше.

История первая, про правила и неловкость

Взрослые знают, а дети — нет. Мы тоже ничего не знали, росли себе где-то между зарослями чертополоха и речкой-вонючкой, ели яблоки, и ни одно из них не было тем самым, ну, которое даёт тебе понятия о приличиях. А вот змей было предостаточно. Стэн их боялся и старался держать свои длинные еврейские ноги подальше от всякой там травы. Стэн вообще был пугливым, не как Эдди-осторожно-дети, без девчачьего визга по любому поводу. Но уж если наш маленький кипоносец приходил в ужас, то делался белее сахара и трясся так, что зубы отбивали ритм «Хава Нагилы». Или, что хуже, «Альфавиля», никогда не мог оценить их солиста, лучше уж Стэн увлёкся бы «Блонди».

Так или иначе, я постоянно толкал его в траву и смеялся. А потом падал следом, потому что если там и была змея, по справедливости ей стоило кусать нас обоих. Ну, и чтобы не дать Стэну подняться. Он был сильней, и удерживать его я мог только весом своего тела. Он брыкался и дрался, расквашивал мне нос и ломал очки. Но я всё равно так делал. И когда ему удавалось ударить меня достаточно сильно, моя кровь — очень красная — капала на его лицо — очень белое. Это было так красиво. А ещё мне нравилось, оседлав его бёдра и вцепившись руками в плечи, вжимать Стэна в землю, чувствовать, как он рвётся вверх, подальше от чёртовых змей. Поближе ко мне. Я так надеялся, что однажды он сам толкнёт меня в траву.

Но он так никогда этого и не сделал. Может, потому, что я не боюсь змей. Или потому, что Стэну просто неинтересно — со мной. Он ведь многих успел покидать в траву, если вы понимаете, до того, как покончил с собой. Они ходят теперь — не живые, не мёртвые, решают, следом ли, или пока терпится. А я что, я ничего, просто Ричи Тозиер с тысячей языков во рту, и девятьсот девяносто девять, как известно, лгут. ^[1] И тот, последний, побывал-таки во рту Стэнли Уриса однажды, сто лет назад, когда я ещё пытался повторять все непонятные сцены в фильмах на практике. А как ещё кинодетям познавать реальность?

Стэн знал сложные слова, но «аморально» туда ещё не входило, только более распространённые «нельзя» и «неправильно». Но первые секунд двадцать он не делал ничего, а следующие сорок — активно исследовал мой рот в ответ. От внезапности натиска, видимо, растерялся. Потому что потом как-то очень легко скинул меня на землю, пробормотал что-то про эти самые «нельзя» и «неправильно» и сбежал. И знаете, что я понял? Стэнли мог так с самого начала, просто разрешал мне дразнить судьбу.

Больше я никуда его не толкал. Да и случая не представлялось — наедине мы с тех пор практически не бывали. Но я не жалуюсь. У меня ведь в общей сложности около «минуты на небесах» со Стэнли Урисом было, а это вроде как достижение, если речь идёт о Стэнли. Идеальная минута: немного меньше — и я остался бы совсем нищим, немного больше — и стал бы совсем жадным. А так — ну, просто игра, и я не из тех, кто будет страдать по нему до гроба, ну ебать, я же Ричи Тозиер, я вообще не умею страдать, только передразнивать и смеяться. Бип-бип, Ричи.

История вторая, про вражду и надежды на будущее

А вообще я не любитель получать по лицу. И по почкам. И по яйцам. Поэтому от банды Бауэрса я бегал так, как не снилось лучшим спринтерам штата. И ещё прятался: достаточно хорошо, чтобы тупая морда Генри и его свински вздёрнутый нос не взяли мой след. Но Виктор Крисс всегда меня находил. Он вообще был умный парень, жаль, что его так и не нашли. Сколько лет прошло, а родители всё ждут, когда их подающий надежды мальчик вернётся. Хотя если бы он сейчас и вернулся, то мальчиком называть его было бы уже неудобно. Но Виктор не вырос, это-то я знаю. Когда мы пробирались обратно, из логова паршивого клоуна, я споткнулся о его тело. Я знал, что это его тело. Я умел чувствовать Виктора Крисса задолго до его появления. Ведь мы так терпеть не могли друг друга. Зачем нужна взаимная любовь, когда есть такая острая, такая сильная взаимная ненависть? Избитая мысль, но вполне жизненная. Ведь Бауэрс доставал всех. А Крисс целился в меня лично. Он возникал будто бы из ниоткуда, всегда подлавливал меня, когда я был один:

— Ну что, Ричи-бой, поиграем?

Я смеялся так, что ни слова не мог выдавить, это я-то, угроза тишине сотого левела. Потому что Виктор был весь такой тонкий, и нежный, и хорошо воспитанный под своими тряпками плохиша. Ему просто не удавалось выглядеть круто, произнося подобные фразы. И вот я смеялся, а он кидался на меня с кулаками и отбивал всё, до чего дотягивался, он ведь был старше и сильнее, хотя и не слишком хорош в драках.

— Ты всего-то шестёрка, — выдавливал я сквозь смех, даже когда рот наполнялся знакомым медным привкусом. — Дай угадаю твою любимую позу, ах-ха, только скажи, кто у вас девятка, этот жиртрест с плоским носом?

Он валил меня на землю и пинал ногами. Он хотел, чтобы я начал всхлипывать. Не поймите неправильно, я вовсе не пытался показывать свою выносливость и стойкость и всегда издавал для Крисса свою лучшую гамму скулящих звуков — в конце концов, игра в голоса всегда удавалась мне особенно хорошо. После этого Виктор прекращал меня бить, и начиналось то, из-за чего он приходил и из-за чего я не убегал, но частенько шарился один в подворотнях.

Сначала — очки. Он складывал их, довольно осторожно, и убирал в сторону. Наверно, его успокаивало, что я почти ничего не видел. Потом — рот. Целовался Крисс тоже осторожно, ещё бы, после его ударов мои губы были как-то не слишком приспособлены к суровому натиску. И вот тут-то наступало время вашего покорного слуги, Ричи Тозиера. Хотя мне ли заливать о покорности. Я кусался, и смеялся, и провоцировал, я называл его трусом, слабаком и педиком, проходился по нему и его родне до седьмого колена. Потому что знал, что в этой части наших встреч плохой мальчик Виктор Крисс не позволит себе сделать мне больно. Ни словом, ни делом.

Мы не пересекали границу, всё, что ниже пояса — разве что через одежду. «Может быть, когда-нибудь потом» превращается в «никогда», если один из вас мёртв.

Незадолго до истории с канализацией и нашей последней встречи Виктор не сбежал, как обычно, а закурил, прислонившись спиной к стене гаража, и отдал мне очки. Его узкое лицо, выбеленная чёлка, падающая на глаза, одна нога вытянута и упирается в мусорный бак, вторую он поджал и старается оттереть ладонью пятно на вылинявшей джинсе — я как наяву всё это вижу, даже сейчас.

— Попробуй держаться от Генри подальше. Так далеко, как сможешь. Он совсем съехал.

— Генри давно съехал. И я всегда держусь подальше, я ж не самоубийца.

— Нет, Ричи. Я имею в виду: езжай на каникулы с родителями куда-нибудь в Айову или типа того. Вообще исчезни.

Он смотрел на меня так пристально и требовал обещания, ну я и скрестил пальцы. Потому что мы ведь уже договорились извести грёбаного клоуна. А своих не бросают даже такие отморозки, как я. И как Виктор, хотя отморозком он всё-таки не был.

Не знаю, за кем он в итоге сунулся в коллектор, за Генри или мной. Надеюсь, что за Генри, потому что не уверен, что могу справиться ещё и с этим. Мне и так всё время мерещатся его волосы в грязной жиже канализации. И те пятнадцать минут, когда мы молча курили бок о бок, готовясь каждый к своей битве.

Это всё, что я помню о Викторе Криссе.

История третья, про испорченность и эгоизм

А с Эдди всё было не так. Шутки шутками, но я никогда не смотрел на него как на объект желаний, да серьёзно, это ведь старина Эдди! Он скулит по поводу и без, не вытаскивает изо рта ингалятор и падает в обморок, если надо зайти в общественный туалет. Но вот этот смешной тип стал моим первым любовником. Странненько, да? Ведь Эдди, блин, просто боготворил Билла, типа целовать землю, по которой ступала нога, безмолвно пожирать взглядом, писать плохие стихи и все прочие боготворительные вещи. И когда тот уехал вслед за Бев, Стэнли и Хэнскомом, готов был рыдать крокодильими слезами и вообще вёл себя, как сиротка на похоронах. Я, ну, просто хотел как-то развеселить его. И мне тоже было одиноко.

Но Ричи Тозиер — аморальный ублюдок, и шутки у него плохие. Эдди терпел моё повышенное внимание месяц, а потом сорвался:

— Да ты конченый, Ричи, конченый! Ты просто… просто вообще грёбаный урод! А не пошёл бы ты в жопу?! И знаешь, если это подкаты, то таких уёбищных подкатов не знал свет!

Я знал, что, возможно, немного перебарщиваю. То есть, да, было дело, но в семнадцать все такие, нет? Ну, и много нерастраченной сексуальной энергии — а в тот момент мне даже целоваться было не с кем, уж не помню, почему — это как шум в ушах и гора экстази в пищеводе. Я шутил ниже пояса, трогал ниже пояса, ну и, хмм, прилюдно облизал его лицо? Не велика беда, в общем. Наверное, это просто была последняя капля. Я засмеялся от этой мысли, точно, ну то есть — капля, слюна, все дела — а он просто обезумел.

— Козлина! Да чтоб ты… Да чтоб тебя…!

В общем, сорвал голос на три дня. Я исправлялся, ходил тихий, заваривал ему всякие отвары, остужал их по всем правилам. Хорошо, что остужал, первые три он на меня вылил. И чуть не спустил с лестницы. Но в какой-то момент что-то изменилось, может, потому, что я тоже старался молчать, за компанию, чтобы Эдди не было скучно. Может, ещё из-за того, что он тоже был семнадцатилетним и неудовлетворённым. Просто щёлкнуло — и вот. На третий день молчания он принял у меня из рук кружку, повертел так и эдак, поставил на стол. Затем снял с меня очки и начал пристально рассматривать, убрал с лица волосы, прочертил пальцами линию скул. Носа. Хмыкнул. Мазнул легонько по губам. Я даже дышать забыл. Потом взялся за ручку и написал на моей руке: «Ты серьёзно?». В тот момент я готов был кивнуть на что угодно. И Эдди даже не ударил меня, когда я легонько прикусил его палец и осторожно коснулся языком. Да. Он просто вытер его о мою щёку. Но пока Соня Капсбрак, лёгкая и изящная, как ледокол, не вернулась из своего привычного трипа по больничкам, мы перетрогали друг друга где только можно.

Я даже не понял, когда влюбился, когда мне стало важно, что человек, в чьих трусах шарит моя рука — именно Эдди, а не какая-нибудь Линда или Том, что это именно его насупленное лицо, веснушчатые плечи, маленькие ладони и — прости, господи — аккуратненькое хозяйство. Он продолжал быть собой во всём. Он подпиливал ногти. Выдавал мне пачки антибактериальных салфеток в начале каждой встречи. Сводил брови домиком, когда кончал. Смертельно обижался на пошлые словечки. Будь его воля — и вовсе заклеил бы мне рот строительным скотчем. Мне сносило крышу от нежности, у меня начинали трястись руки, когда я прикасался к нему. Кажется, я начал понимать страхи его двинутой мамаши и дёргаться каждый раз, когда он ходит где-то один. Ведь весь мир должен был хотеть Эдди так же сильно, как я. А в Дерри полно извращенцев.

Но он был сильный, этот мелкий придурок. Именно он решил, что у нас-таки будет секс. Подошёл, значит, со всей серьёзностью.

— Раздевайся, — сказал он тогда. — Я всё продумал.

И объяснял между скупыми стонами, как я должен делать, чтобы ему было хорошо. Кто вообще мог вообразить, что в нём такие бездны пошлых желаний? И да, этот пакостник заставлял меня говорить разными голосами в эти моменты, был у него бзик, можно сказать — некто Капсбрак переимел половину Голливуда за полгода наших игр.

— И как тебе? — спросил я однажды, сильно разозлившись.

— Ты не поверишь, но все они трахаются, как Ричи Тозиер, — подумав, ответил он.

Едкий, немного чокнутый, болезненный ипохондрик. Всё-таки он был очень сильным. И когда я уехал, насовсем, покорять вершины радио-олимпа, не рыдал, не прятался от последней встречи. Даже вещи помогал грузить.

— Найди кого-нибудь, кого будешь любить сильнее.

— Я не… Чёрт, Эдди! Не буду.

— Правда, найди. Кого-то такого, от кого не сможешь уехать и кто тебя не отпустит. Мне-то до балды, сам знаешь. Но лучше лет через двадцать пять, когда мы будем уверены, что всё хорошо.

Я надеялся, что не найду. Ведь у меня всё равно будет Эдди, даже лет через двадцать пять. И что я всё равно смогу увести его, с кем бы он ни был — и через два, и через три десятка лет. Потому что ну я же Ричи, блин, король флирта и обаяния. И если бы я мог, так бы и сделал.

История четвёртая, про ложь и измены

У него было кольцо на пальце, и оно сияло, будто его каждый вечер чистили зубной пастой. Вполне вероятно. Или нет, потому что Эдварда Капсбрака я не знал никогда и его привычек — тоже. Где-то там, внутри этого мужчины, может быть, и прятался мой задиристый приятель тире любовник Эдди, но я не мог его найти. Хотя видят все супергерои планеты, искал так, что заболели глаза. Он был строгий. Он был тихий. Он был печальный. Он ни разу не назвал меня по имени.

Я и сам не вспоминал про Эдди всё это время. Оно, эта подлая тварь, отняла мои воспоминания, просто сожрала их на завтрак, причмокивая. Да мать его, она украла мой первый секс! И мою влюблённость, и наши споры, и всё то, чем я мог бы жить тысячу лет. Я с кем-то спал, чего-то добивался, пел петухом и выл Фрэнком Фюртером. Но это ничего не стоило без тех вещей, которые меня заставили забыть. Тех, кто оставил на мне след. Думал ли так Эдвард Капсбрак, не поднимающий взгляда от скатерти? Что он вспоминал? Я отдал бы правую руку, чтобы влезть ему в голову и прокричать там своё имя.

— Спорим, твоя жена один в один твоя мамаша?

— Точно так, Ричи. Но у меня хотя бы есть жена.

Я так и представлял его в окружении выводка пухленьких детишек и с ухмыляющейся великаншей, тискающей его бёдра так по-хозяйски, как не мог бы — не смел — ваш покорный слуга. И пусть мой костюм был втрое дороже, и пусть я больше не носил проклятые очки, а он — носил, ха, и пусть я выглядел моложе и привлекательней (не то чтобы всё это не щекотало моего эго), Эдди смотрел на меня спокойно и даже равнодушно. Как будто победил. Никто, кроме нас двоих, этого не заметил, не понял причину моих дурацких подкатов к Беверли, и почему я стал трещать, как малолетка, бога ради, да, я Ричи Тозиер, но прошла тонна времени, вы все реально решили, что я не изменился? Мне так хотелось проорать нашу маленькую грязную тайну за общим столом — ей-богу, если бы не печенья-посылочки от грёбаного клоуна, я бы не удержался. У меня — глаз, у Эдди — сверчок, имя его жены — Роуз. Серьёзно, детка, и что ты шепчешь в постели? Рози, возьми его? Не делай мне больно, Рози? Зато ни у кого из нас не было детей. В землю, в землю, адское семя!

Мы переспали практически сразу, как вернулись из своих одиночных рандеву по Дерри. Не знаю уж, что видел Эдди, но про свои кошмары я ему не рассказывал. Не хотел, чтобы он услышал, как мои зубы отбивают чечётку. Когда рот занят, эээ, предположим, другим ртом, такие вещи проходят незаметнее.

Билла и Беверли разделял всего один этаж, нас с Эдди — три. Но мне-то не приходилось мучиться совестью. У меня ведь её нет, свезло — так свезло. Хотя я всё равно постарался не афишировать этот факт и шёл по лестнице со второго на шестой. Трясся, как припадочный, и губы сами складывались в: «РОК-ШОУ РИЧИ ТОЗИЕРА "ТОЛЬКО МЁРТВЫЕ"». Мы спустимся туда. И мы выйдем оттуда бок о бок. Или умрём, что вероятнее, и будем лежать в сточной канаве. Вместе. Это то, о чём я думал, когда постучал в его дверь. И когда он велел мне злым шёпотом катиться к себе. И когда прищемил мне ногу дверью. И когда поверил изображению ужасных страданий, снял ботинок и носок и погладил мою лодыжку.

Одного прикосновения будет достаточно, я знал. Так и вышло.

Он выделил мне целый час, и выгибался так, будто ему всё ещё семнадцать, и выстанывал что-то неразборчивое мне в руку, и ни разу не вспомнил про ингалятор. И про гондоны, кстати, тоже. Не думаю, правда, что кто-то из нас догадался их взять на битву с чудовищем. Вот была бы история, против клоуна с шариками — со своими шариками. Ребристыми там, или со вкусом ананаса. Оближи, сука. И всё-таки целый час. И ещё немножко. Мы дали жару, для сорокалетних-то. Потом он выставил меня чуть не полуголым. Как я ни умолял и ни заискивал, как ни взывал к светлым чувствам и ни покусывал мочку его уха.

Ещё через полчаса к нему заглянул Бауэрс, и Эдди размазал его в кашу — дверью и бутылкой «Перье». Тогда он позвонил Биллу, заике Биллу, а совсем не мне. Может, и к лучшему. Я не слишком соображал, когда увидел его вывернутую под неправильным углом руку и эти грёбаные реки крови. Ну, лужи. Всё равно очень много.

Потом мы спустились в коллектор.

Нет, был ещё один момент, дурацкий и неважный, может быть, даже вспоминать стыдно. Но у нас было ещё секунд десять, перемолвиться. Один на один. Билл шёл впереди, с такой строгой, очень билловской спиной. Печатала шаг Беверли — следом. Хэнском пялился на её волосы, как дебил. А я шептал Эдди на ухо:

— Ты же уйдёшь ко мне, да, Эдди? Конечно, уйдёшь. Смотри-ка, я теперь такая роковая секси-разлучница.

Он хмыкнул. Мои пальцы мазнули по его руке, очень нарочно.

— Знаешь, Ричи…

Я помню, как не мог дышать. Думал, в этот момент решается вся моя судьба.

— Ты совсем не секси, — сказал он мне.

Охуенные последние слова, правда?

Всё это — как бешеная карусель. Всё, что там было. Но я вышел, а он нет. Забавно, сначала меня тоже приняли за дохляка и могли бы оставить валяться в грязи вместе с Эдди. Так было бы лучше. Я бы и сам остался, если бы понимал, что делаю, но сотрясение мозга творит чудные штуки с восприятием. И я бы вернулся за его телом. Но даже за сотню лет не раскопал бы тот блядский обвал, в который рухнула половина нашего весёлого города.

«РОК-ШОУ РИЧИ ТОЗИЕРА "ТОЛЬКО МЁРТВЫЕ"». Хорошее название, грёбаный клоун. Лучше, чем «Ромео и Джульетта». Попрошу выгравировать его на моей могиле. Удачный конец, да?

Но это не было концом.

История пятая, про полное падение

Потому что где-то там коптил небо Уилл Байерс. Надо сказать, в тот момент меня мало волновал этот парень. Я ведь его не знал. Зато знал — вернее, помнил — всё остальное. Нам обещали, что мы забудем, но со мной что-то сломалось. Может, сказалось то, что я неплохо двинулся головой. Я разбивал её ещё и ещё, чтобы получить свою божественную амнезию, но никакого эффекта.

Все, кто был мне сколько-нибудь дорог, плохо кончили. Не то чтобы по моей вине, но только идиот не сделал бы очевидного вывода. Я постарался держать свою блистательность подальше от хрупких смертных — вот, мать вашу, и милосердие от Ричи Тозиера этой планете! К слову, одна дамочка, которой я назначил свидание где-то через полгода после означенных событий (великим мира сего тоже очень хочется трахаться), попала в ДТП. Отделалась переломом ноги, но мы ведь и не успели ничего. Я не ходил к ней в больницу и не отвечал на звонки, только букет отправил, бла-бла, мы не можем быть вместе, бла-бла, детка, так будет лучше для тебя. Встретил её однажды в ресторанчике, так она запустила в меня бокалом. В общем, всё я сделал правильно. Но это не та история.

Ведь то, что действительно имеет значение и известно по меньшей мере половине Америки: это чистосердечная исповедь Ричи Тозиера «Как я стал главным медиа-идиотом страны». Суть, в общем, не в этом. И начало казалось банальнее некуда, обычные проблемы — а у кого их нет? — и мне поставили диагноз «депрессия». Я ездил к одному специалисту, в том числе и в психушку, где этот докторишка практиковал. И где в очередной раз торчал один парень по имени Уилл Байерс.

Мои мертвецы преследовали меня во снах. Но Уилл был живым мертвецом. Не из тех, гордящихся клинической смертью и тем, что видели свет в конце чёртова туннеля. Нет. Его находили мёртвым, его хоронили, а потом он вернулся. Он даже выглядел, как тот, кто вернулся, достаточно в глаза посмотреть. И я смотрел. На секунду оторваться не мог.

Вы никогда не скажете по Уиллу, сколько ему лет, весь спектр, от двадцати до пятидесяти. Но, скорее всего, отшатнётесь. Он ужасно худой, как наркоман или раковый больной. И когда он смотрит — туда, куда смотрит только он, в какое-то место, которого нет — пробирает дрожь до самого копчика. Не только меня, его и другие пациенты, и даже врачи пытались обойти по стеночке. И сейчас бы обходили, но чёрта с два он ещё когда-нибудь попадёт в психушку. Я уже мало что могу как член общества, но у меня есть руки, зубы и какой-никакой ствол. Револьвер я имею в виду. Да.

Он был похож на нас, когда я его увидел. На всех нас: Билла, Бена, Беверли, Майка, Стэна, Эдди и меня. Только хуже, потому что он уже даже не боялся. Уилл жил в своём кошмаре без перерыва тридцать лет, а не год и две недели, и Уилл не рассчитывал на победу. Я ещё не знал его истории, а он не рассказывал, да и кто бы поверил ему, официально недееспособному, изгнанному из социума на пожизненный срок. Как заставить человека молчать? Сделай так, чтоб если он и решится открыть рот, ему бы не поверила ни одна живая душа. Обломитесь, уроды. Ричи Тозиер видел такие штуки, которые вы даже представить не смогли бы. И Ричи Тозиер умеет слушать.

Я добился, чтобы его выпустили раньше, на стационар — тогда у меня ещё были деньги, а Байерс уже мало кого волновал. Я ездил к нему в крошечную пустую квартирку на окраине (всё, что сподобилось выделить государство) и следил за тем, чтобы он хоть что-то ел. Я не смел прикасаться к нему и не смел на что-то намекать, это было бы низко. Не знаю, не уверен, что это была любовь. Просто когда он смотрел на меня, мне казалось, что я под водой. Воздух менял свою консистенцию, свет преломлялся, и мягкие холодные водоросли касались моего лица. Я не знал, что так бывает.

Когда он впервые коснулся меня, его руки были совсем холодные. Перед этим мы долго гуляли по облетевшему парку, и ветер был жестокий, да. Но я знал, что его руки будут холодными, если он коснётся меня, в любое время года или, там, суток. Может быть, это паршивая романтика и сентиментальщина, но значит, так тому и быть. И с тех самых пор там, в его мире, для меня есть место. И чтобы там ни пытались нарыть СМИ, и в каком бы свете ни выставляли, хера с два кто-то сможет сунуть нос за дверь нашей спальни. Но однажды Уилл рассказал мне всё.

Ты можешь убить чудовище. Двух. Трёх. Сотню, если придётся. Но там, в грёбаных лабораториях, сейчас сидят дети. И то, что с ними делают, нельзя оправдать и нельзя принять. Свободная страна с легализованными концлагерями, вот где мы живём. Я тоже мог бы попасть туда, раз я видел то, что не видят другие. Просто Оно не пускало правительство в свой ареал обитания. Вдуматься, так Оно — положительный герой, вот так шутка. Люди могут быть страшнее.

Я предполагал, во что вляпываюсь, когда начал говорить об этом по радио. На телевидении. Со страниц газет. Но чтобы промолчать, нужно быть полным ублюдком. Проблема в том, что нельзя подать тему осторожно, потому что тогда за тобой просто придут ночью, и ты исчезнешь. А когда за тобой по следу бродят репортёры, чтобы вылить очередную тонну грязи на психически неуравновешенных личностей и секс-меньшинства, исчезнуть по-тихому сложно. За какие-то две недели Ричи Тозиер превратился в того самого грёбаного клоуна, ничего так поворот? Но я был один, да и новость устарела, как устаревает любой скандал, ведь всегда происходит что-то новое. Обкурившиеся поп-певички попадают в тюрьмы за нетрезвое вождение и пишут об этом мемуары. Постаревшие короли рок-н-ролла и киноиндустрии прокалываются на связи с малолетками. Тайные любовницы политиков сливают их откровенные фото в сеть. Я — уже прошлый век. Это не страшно, мне греет душу мысль, что те, кто придут потом, родители пропавших детей, возлюбленные переломанных в этих машинах жертв, у них будет фундамент, когда они станут подавать иски, и всё такое. Но ребята из лабораторий не забывают, и за мной придут. Но, главное, придут за Уиллом.

В бегах мы больше года, и денег не осталось, а наши лица всё же слишком заметные. Нас пытались сбить на дороге, подрезать, а однажды столкнули в каньон. Мы всё ещё живы. Я теперь ас вождения. Хотя переломы в сорок срастаются куда хуже, чем в десять (гипс напоминает мне об Эдди, так что окей). А Уилл круто стреляет, и это спасало нам жизнь дохрена сколько раз.

— Целься, — говорит он, — не рукой, но глазом, — и мы смеёмся, как припадочные. Мы не забыли лица своих отцов. ^[2]

Мы, наверно, почти бессмертные, мы даже из этого ебучего каньона выбрались, хоть и с потерями. Но мы будем вместе до конца, во всяком случае я — с ним. Потому что если с Уиллом что-то случится, я пущу себе пулю в висок, аминь. А вот Уилл не сдаётся никогда. Он уже стольких терял, что и без меня справится. Я надеюсь.

Так или иначе, идти нам стало некуда. И вот он Дерри, снова. Как в первый раз. Я люблю тебя, блядский город! Как любят свой невроз, как любят раковую опухоль. Такие дела. И мои родители снова живут здесь, в своём старом доме, и моя мать, сухая и красивая ледяная баба, слушает мои истории, которые даже в очень усечённом варианте вызывают у неё разлив желчи. Ведь я пидор, лгун, главный позор её страны и вообще аморальный тип. Мне нечего ответить на это. Что есть, то есть.

Она указала нам на дверь, потому что ноги нашей с Уиллом не должно быть в её доме. Я не злюсь. Я знаю, она любила меня. Просто белые женщины среднего и выше класса в маленьких городках очень ценят свою репутацию. А я отнял у неё всё, что мог.

Уилл смотрит на меня с такой давящей нежной жалостью — он всё больше похож на человека, живущего здесь и сейчас, — что я не знаю, куда спрятаться. Но мой отец выходит за нами следом и даёт ключи от охотничьего домика. Старого, дедовского. Надеется, что нас там не найдут. Желает удачи. Не дай бог, своим приездом я спустил на него ищеек. Чёрт знает, может, в этих местах ещё остались крохи отваживающей тёмной магии, и нас не найдут. Каковы шансы?

Дом оставляет желать лучшего, конечно, но крыша есть крыша, пусть и дырявая. Мы сидим в тишине, со старым фонарём, и Уилл чистит оружие. Его ресницы такие длинные, его лицо — как из древних сказок. Я благодарен за этот вечер. За каждую минуту, в которую дверь не слетает с петель и ни один из нас не падает с дырой во лбу. Мы ещё живы. Если повезёт, ещё час — и мы залезем под старое одеяло, и будем прятаться друг в друге от ночного холода, и смешивать дыхание. И любить друг друга, потому что это, блядь, нормально — любить кого-то и ощущать его тело, как своё собственное.

Всё хорошо, время ещё есть.

________________________________________________

^[1] цитата из Бродского, но нечто очень похожее есть в «Ричарде III» Шекспира, так что, возможно, Ричи ссылается на него.
^[2] цитата из «Тёмной башни» Стивена Кинга. Они оба её читали.

@темы: кроссовер, фанфикшен, R — NC-17, Stranger Things, Оно (2017), Ричи Тозиер, Эдди Каспбрак, Стэнли Урис, фб 18, Виктор Крисс

---

[IT: The Losers Club]

Название: Вслух
Задание:

Мороз, иней

Во сне почувствовали холод, мороз? Тогда учтите, что высшие силы предупреждают о необходимости соблюдать осторожность и обдумывать каждый свой шаг. В соннике мороз — это ещё и символ неизбежного выбора, который предстоит вот-вот сделать спящему.
Канон: Оно (2017)
Автор: Был
Бета: Собака серая
Размер: мини, 2257 слов
Пейринг/Персонажи: Виктор Крисс, Грета Кин
Категория: джен, гет
Жанр: драма, ангст
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: способ борьбы с кошмарами от Виктора Крисса (впрочем, совершенно нерабочий)
Примечание/Предупреждения: АУ, смерть основного персонажа, нецензурная лексика, у Греты — дислексия, и все постоянно курят.
Размещение: запрещено без разрешения автора

Грете Кин влепляют неуд на английском. Снова. За весь год она не сдала ни одной письменной работы. За прошлый, впрочем, тоже. И никогда не сдаст, в этом Виктор уверен, если не найдёт какую-нибудь маленькую дурочку, которая сделает это за неё, старательно изменив почерк. Запугивание — удобная тактика, не правда ли, Грета? Но ты слишком увлечена третированием хорошенькой и неприступной Бев из класса 7С, чтобы вспоминать об оценках, да и кого они интересуют? Уж точно не твоего папашу. Он давно поставил на тебе крест, хоть и взял работать в аптеку. Тебе даже не нужно читать рецепты, ты помнишь наизусть, «кто какое дерьмо требует». Знаешь все тайны жителей Дерри. Но они не знают твою.

Виктор комкает свои А+ и запихивает на дно рюкзака. Грета не слушает, что говорит учитель, пялится пустым взглядом в доску. Круги под её глазами замазаны криво и неубедительно. Вряд ли она сегодня спала. Лучше бы и он не спал, но энергетики уже не помогают. Вчера после первого же глотка его так замутило, что весь ужин оказался в унитазе. Он и сам не помнит, как отрубился, только то, что было потом.

Сбитые костяшки пальцев неимоверно чешутся. Никто не поверит, что это не из-за драки, особенно перед визитом к бабушке. Живьём сожрут. Та по пять раз в день переписывает завещание на более достойных наследников, мама волком взвоет, если Виктор всё испортит в очередной раз. Он смотрит на свои руки, силой мысли надеясь заставить ссадины заживать поскорее. Не выходит. Так проходит вторая половина занятия, посвящённого Честертону. Виктор не слушает, ничего нового тут ему точно не скажут: он рос на цикле об отце Брауне, а эссе о Макбете папа обожает цитировать за столом. Всегда, впрочем, не к месту. Пошло бы это всё.

Грета там, где он и планировал её найти, — курит, оставляя на фильтре уродливые розовые следы. Ногти обкусаны едва не до мяса. Слишком жарко даже для июня, видно, как майка липнет к её спине, очерчивая контуры лифчика.

— Как дела?

Фыркает, даже не отвечая. Она терпеть его не может, особенно после того случая на пляже. Горлышко бутылки показало на них, что поделаешь? Может, не стоило вытирать рот после, но не в помаде же ему ходить весь вечер. Смеялись не только над ней, его Генри до сих пор называет недотрогой. И хрен с ним.

В конце концов, не до старых обид. Ведь у них с Гретой есть общий секрет.

— Что-нибудь видела?

Она замирает:

— Шёл бы ты.

Виктор пинает банку, и та летит в стену, разбрызгивая по пути остатки пива.

— Я сбил руки о лёд, — он демонстрирует свои многострадальные кисти.

— Мне поебать, — но голос её дрожит.

— Когда ты последний раз спала?

Грета медлит с ответом, приваливается к стене и закрывает глаза.

— Чтоб ты сдох, Вик. Вчера. Я спала вчера. Он закопал меня живьём. Вся земля промёрзла. Я пыталась рыть, но она как камень.

Виктор опускается на заплёванное крыльцо, приваливается плечом к её плечу.

— Это только сон.

— Когда я проснулась, она была у меня во рту. Земля, понимаешь? Под ногтями. В трусах.

— Мы что-нибудь придумаем.

— Нет.

— Можем поехать куда-то. На всю ночь.

— Как в прошлый раз? Я не хочу трахаться с Генри на заднем сиденье. Я ни с кем из вас не хочу, понял? И секс от этого не помогает.

Виктор не пробовал, но верит ей на слово. Когда Грета бросает бычок на землю и уходит, он не решается её догнать.

— Ты никогда не была способна воспитать даже собаку, Салли. Что уж говорить о мальчике. Подай мне печенье. Нет, не всё блюдо, что за кошмарные манеры?

Бабушка затягивается и выдыхает дым прямо в лицо маме Виктора. Он видит, что уголок губ у мамы уже дёргается. Вот чёрт, на обратном пути она будет есть его поедом, чтобы отыграться. Он и так чуть не выпрыгнул из машины за шесть часов дороги сюда.

— И не вздумай натрясти волос мне в чашку, куда ты так наклоняешься? Господи, Салли, чай холодный, как мои ноги, иди разогрей как следует. Ну что сидишь, преждевременная глухота? Виктор, мой мальчик, тебе следует следить за здоровьем уже сейчас, со стороны матери твои гены внушают большое опасение.

Когда мать выходит, он наклоняется к бабушке и шепчет:

— Её зовут Сьюзен.

— Я знаю, глупый ребёнок, ты что же, считаешь, что я совсем выжила из ума? Да только выше Салли ей никогда не подняться.

Виктор кивает и откидывается на спинку стула. Его это не касается, в конце-то концов. Когда мама возвращается, бабушка подмигивает ему, тушит о принесённое ими печенье сигарету и заявляет:

— Салли, купи чего-нибудь к чаю, об это можно сломать даже мои зубы, а уж они-то крепче стали.

— Потому что это протезы, старая ты сука, — шепчет мама одними губами, а затем кивает Виктору на выход.

— Нет, мальчик останется со мной. Не думаешь же ты лишить меня радости общения с внуком?

— Конечно, он останется. Только закроет за мной дверь.

Уже в прихожей, тёмной и просторной, как вход в собор, мать крепко хватает его за запястья и цедит:

— Будешь сидеть, сколько потребуется, и молчать. Видит Бог, я терплю не для того, чтоб ты всё испортил. И намекни ей, что без ума от этого склепа и фамильного серебра.

Когда он возвращается, бабушка уже ставит на пластинку иглу. Она просто обожает джаз.

— Не смотри так, Виктор, ты мой любимый внук, и я не обойду тебя в завещании. Но побесить её так приятно.

— Мне ничего не нужно. И я ненавижу серебро.

— Я знаю. Потому-то ты мне и нравишься.

Она протягивает ему открытый портсигар, полный изящных самокруток — никакого фильтра нет и в помине. Он берёт одну, не раздумывая, и бабушка даёт ему прикурить.

— Твоя мать — та ещё стерва. Я не как свекровь говорю, но как человек. Понимаешь меня?

— Да.

— Типичная белая сучка из захолустья, мнящая, что всё принадлежит ей из-за цвета кожи.

— Ты тоже белая.

— Не для неё. Сьюзен подписывала все петиции против чёрных, какие попадали в руки. А ей было всего девятнадцать, — бабушка морщится и глядит в никуда, редкие ресницы над младенчески круглыми глазами подрагивают. — Готова была плевать мне в спину, когда я сошлась с саксофонистом из роты Е. Генри Уитсан, он ещё с Хэнлоном дружил — Хэнлоны же ещё живут в Дерри?

— Да, — он боится смотреть на неё, будто если поднимет глаза, она сразу увидит, как он травил Майка Хэнлона. Снова и снова.

— Знаешь, невыносимо быть добропорядочной вдовой с тремя детьми, когда за тобой так ухаживают. О, как он ухаживал. Вот кто был настоящим джентльменом, ну, пока не подожгли «Чёрное пятно». Я двадцать семь лет ношу по нему траур. Везде их тогда преследовали, но не так, как в Дерри. Мерзкий, страшный город. Мы уехали сразу после похорон, и ноги бы моей и моих детей там не было, если бы не эта сучка. «Корни», заливала она моему сыну, «земля наших отцов». Вот только нигде больше она не имела бы такой власти. Я бы хотела забрать тебя, Виктор. Прямо сейчас. Но твой отец — подкаблучник. Слова не скажет против неё. Так что обещай мне держаться подальше от неприятностей — и если что-то, хоть что-то пойдёт не так, немедленно прыгнуть в автобус и ехать сюда. Обещаешь?

Он кивает. Дым вокруг них удивительно красивый, как на картине.

— В Дерри даже засыпать страшно, — вдруг говорит она. И волоски на его шее встают дыбом. — Таких кошмаров, какие я видела там, ни одна земля больше не породит.

— Как ты с ними справилась?

— Я убралась оттуда.

— Сразу?

— Нет. Я... Генри был ещё жив, я не могла. Он научил меня смотреть по-другому. Сделал сонник. На каждое мерзкое видение — доброе предзнаменование. Даже хватало сил смеяться. Стой. Тебе же ничего не снится такого?

— Моей знакомой, — он даже не врёт, но бабушка всё равно начинает нервничать.

— Обещай приехать, если что-то будет тебя пугать.

— Я же обещал уже.

Она треплет его выбеленные волосы, но когда пытается улыбнуться, получается слишком нервно.

Когда Вику было восемь, он провалился под лёд. Он плохо что-то помнит, только что вода обжигала, такая была холодная. И что края разлома трескались под его пальцами. Больше всего он боялся, что его затянет туда, внутрь, и что он будет биться, но не сможет вынырнуть уже никогда. Его спас один бездомный. Против них мама тоже писала петиции.

За год до того миссис Кин пропала. Её нашли замёрзшей в лесу, с юбкой, задранной на голову, как сообщил ему по секрету Генри. Мороз был такой сильный, что могилу не могли выкопать ещё неделю, и папа Греты держал тело жены в сарае.

Так что причин не любить зиму у них обоих было вдоволь. Виктор вряд ли вытер бы тогда рот, если бы знал. Но ему не интересна была Грета и её беды, он всегда терпеть не мог таких девчонок. Слишком дешёвые, слишком вызывающие. Может, если бы так не вышло с её мамой, она бы не болталась по ночам по улицам. И ей диагностировали бы дислексию — ведь Виктор же догадался, а он точно не ставил перед собой такой цели.

Об этом и о кошмарах, которые мучали их обоих, он узнал случайно. Родители уехали, и дом — а его дом был одним из лучших в городе — остался в его распоряжении. Жуткий погром, конечно, вышел. Генри бесили чистенькие скатерти, вышитые подушечки и прочая лабуда, а пьяным он совершенно выходит из под контроля. Впрочем, Виктор и трезвого Генри не умел контролировать. Шёл третий круг истерии, и кто именно предложил писать всякие мерзкие задания и вытягивать тем, кто не смог выпить залпом, не вспомнить. Грета не отступила, даже когда начала блевать после каждой стопки. И не написала ни одного задания. Ей было очень плохо, серьёзно, просто кошмар, все заметили. И кто-то предположил, что она не умеет писать. Дрожащим маркером Грета вывела «Лузер» у него на лбу. Теперь Виктор знает — в её арсенале пять ругательств и собственное имя. Она угрохала на то, чтоб научиться их правильно писать, кучу сил и времени. Может быть, оно того и стоило.

Тем не менее, не интересовался он ей примерно до четырёх утра. Все спали, кто на кушетках, кто на полу. Он боролся со сном, как одержимый — кошмары ему уже снились, — когда услышал странные звуки на кухне. Грета задыхалась. И пыталась кричать. Когда он вошёл, ему показалось, что над ней стоит кто-то и душит, но стоило ему врубить свет — и тень стала его собственным костюмом, висящим на стуле. (Он никогда не оставлял одежду на кухне, даже не знал, как она туда попала.) Грета смотрела на него совершенно безумным взглядом. Ему показалось, что волосы у неё седые, но стоило потрогать белые пряди — и они укусили пальцы холодом. Это был иней. Только иней. И он растаял буквально на глазах.

Вечером, после визита к бабушке, Виктор на деньги, что она ему дала, купил карманный кассетник с функцией записи.

— Один. Один. Там есть кто-нибудь? — и вдруг испугался, что ему ответят. Но было тихо. — Хорошо. М-м-м. Слушайте, только здесь и сейчас, самый точный и верный сонник от Виктора Крисса. Этот парень настоящий экстрасенс и знает всю правду.

Горло пересыхает.

— Э-э-э, так вот, если вам снится, что вы замёрзли до чёртиков, это к поездкам. Хорошим поездкам, там, куда вы направитесь, будет, тепло, весело и просто круто. Вы не будете ожидать, а выйдет правда круто. Как в фильмах про путешествия.

Ему отчаянно не хватает фантазии. Зачем вообще это делать? Она ему даже не нравится. И у неё, скорее всего, даже нет магнитофона. Но письмо будет издёвкой.

— Если вам снится, что на дворе где-то минус тридцать пять, то в тридцать пять лет вы выиграете в лотерею красный Феррари и микроволновку. А может, и быстрее. Пятьдесят на пятьдесят.

— Если вы видите во сне снег, и его слишком много, это значит, что ваши родители наконец перестанут вести себя, как уёбки. Честное слово.

— Увидеть во сне, будто ты глубоко подо льдом — к внезапной дружбе. Посмотрите вокруг, где-то рядом ходит человек, который хочет помочь.

— Если у вас...

— Если вам...

Его горло уже охрипло, но он всё равно говорит. И ему не хочется спать.

Через неделю учёба закончилась, и им раздали табели. Виктор свой сложил, Грета свой сожгла. Он так и не принёс ей пакет с кассетой: она всё-таки поехала с ними однажды ночью, забравшись к Генри на заднее сиденье. Их пыхтение и перешёптывание отдавалось у него в ушах звонким издевательским эхом.

В тот же день жирный новенький попался к ним в руки, и всё закончилось совсем хреново. От таких вещей могут быть проблемы с законом, но Виктора так мутило от недостатка сна, что он просто не способен был отговаривать Генри от дурацких выходок. Мысль уехать закрадывалась к нему в голову, но он отмел её. Он сильный и крутой, ему почти пятнадцать, в конце концов.

Преследование лузеров стало каждодневной забавой. Виктора это не веселило. Он хотел всё бросить и прыгнуть в первый же автобус, но сил на это не осталось, да и мама его сожрала бы за такой отъезд. Предполагалось, что сын всецело на её стороне в битве с бабушкой.

В какой-то момент он понял, что бежать поздно, и оставил в почтовом ящике Кинов свой кассетник вместе с плёнкой.

На следующий день, вечером, для него всё кончилось.

Грета Кин выбросила посылку в ведро. Хотя кассетник ей было по-жадному жалко. К счастью или нет, но мусор у них дома выносят редко, поэтому, когда через два дня объявления о пропаже Виктора Крисса появятся на всех столбах, она сможет найти эту идиотскую хреновину среди картофельных очисток, банок из-под пива и смятых газет.

Она будет материться, слушая, но не выключит.

— Если вам приснилось...

— Если во сне вы увидели...

Какое ей дело, ублюдок?

— Когда твои волосы во сне покрываются инеем, Грета, значит, скоро ты будешь с кем-то целоваться. И он будет вести себя как джентльмен. Как ты захочешь. И тебе понравится, я обещаю.

Дальше на плёнке помехи, и она может трясти кассетник хоть до посинения, что толку. Хотя нет. Там будет что-то ещё.

— Тут так холодно. Грета. Холоднее, чем ты думаешь. Иди ко мне, Грета. Согрей меня. Ты ведь хочешь этого, я знаю. А то я совсем замёрзну, как твоя мама. Иди ко мне. Иди к нам. Мы все здесь...

Она выкинет кассетник в окно, не дослушав, и закричит.

@темы: фанфикшен, G — PG-13, Оно (2017), Патрик Хокстеттер, Грета Кин, фб 18

---

[IT: The Losers Club]

Название: Там, где собираются мальчишки
Канон: Оно (книга)
Переводчик: **Анна Каренина**
Бета: Собака серая
Оригинал: where the boys are © orangesparks, запрос отправлен
Размер: мини, 1902 слова (в оригинале)
Пейринг/Персонажи: Беверли Марш, Эл Марш, Генри Бауэрс, Патрик Хокстеттер, Реджинальд «Рыгало» Хаггинс
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Беверли Марш — не просто девчонка, но и до конца своей среди мальчишек ей не стать.
Примечание/Предупреждения: основано на короткой сцене в мини-сериале

Там, где собираются мальчишки,
Кое-кто меня ждёт,
И он идёт вдоль улицы,
И я знаю, что он ищет меня…
— Конни Фрэнсис

Беверли шла домой из библиотеки, напевая под нос «Шестнадцатилетнюю девчонку», и прикидывала, хватит ли остатка карманных денег на жвачку, когда чья-то рука, покрытая жёсткими мозолями, схватила её за плечо и прижала к забору.

Генри Бауэрс.

Беверли развернулась влево, надеясь прорваться в сторону, но её ждала только зловещая ухмылка Патрика Хокстеттера. Зубы у него были чем-то перепачканы, и Беверли надеялась никогда не узнать, чем именно.

Быстрый взгляд вправо — и она увидела ухмыляющееся лицо Рыгала Хаггинса. Его мясистая рука была уже совсем рядом, и Бев рефлекторно поморщилась, напрягаясь всем телом. Но удара не последовало.

Вместо этого Рыгало запустил руку ей в волосы , стянутые в конский хвост: он принялся перебирать пряди, пропускать через пальцы, оборачивать вокруг них. В этом было слишком много эротики, чтобы Беверли своим одиннадцатилетним умом смогла полностью осознать происходящее. Но она поняла достаточно, чтобы ей это не понравилось.

Совершенно.

Она посмотрела перед собой и встретилась взглядом с Генри. Но зрелище оказалось ещё хуже, чем вид Патрика и Рыгала, вместе взятых. Генри не ухмылялся и не орал непристойности, как обычно, но тихая сосредоточенность в его взгляде пугала ещё больше. Это был не взгляд мальчишки, который вот-вот провалит очередной тест по математике, устроенный мисс Дуглас, и не хулигана, собирающегося хорошенько наподдать маленькому ребёнку, сбив его с ног.

Это был взгляд человека, который что-то замышляет.

Они оба знали, что Генри загнал её в угол. Возможно, при обычных обстоятельствах его планы дальше не шли бы, но теперь было что-то ещё, пугающее, почти взрослое. И, хотя Беверли заметила странность ситуации, она так и не узнала, что на задворках сознания Генри слышал голос, который говорил: можно получить её за так, не понадобится больше её выслеживать, нужно только спуститься всем вместе вниз, вниз, и полететь…

От того, что Генри смотрел на неё почти с нежностью, было только хуже.

Увидев этот взгляд, Беверли вспомнила об отце, о том, как он сжал её щёки пальцами и снисходительно посмотрел, когда не увидел крови в раковине; тем вечером она благодарила бога, что отец был в достаточно хорошем настроении и не взялся за ремень, а потом

(Ты волнуешься за меня, Генри?)

легла в постель, хотя под ногтями и на подбородке осталась засохшая кровь,

(Ты)

потому что Беверли слишком устала даже для того, чтобы расплакаться, когда кровь, пузырясь, хлынула из слива снова,

(очень)

слишком устала, чтобы оттереть засохшие пятна хотя бы с рук и с лица

(за меня волнуешься?)

во второй раз.

(Спустя годы Беверли поняла, что Генри, с его серо-зелёными глазами, полными угрозы, к которой добавилось глубокое беспокойство, в ту секунду походил на её отца так сильно, как больше никто и никогда, и это считая Тома.)

От такого сравнения у неё заболела голова.

— Оставьте меня в покое, — быстро, тихо сказала она. Патрик засмеялся высоким хохотом гиены.

— Не получится, — ответил Рыгало. — Уж извини.

Слова прозвучали так, будто ему было правда жаль, словно он хотел сказать: «Эй, подруга, таковы правила. Не мы их придумали, но соблюдать их всё же приходится, правда? Сама понимаешь».

Беверли ещё никогда не чувствовала себя настолько беспомощной. От отчаяния ей захотелось, чтобы она была не собой, а кем-то другим, чтобы она больше походила на своих друзей, сообразительных и изворотливых. Ей хотелось, чтобы она была как Ричи: тогда она отпустила бы шуточку насчёт розовой мотоциклетной куртки Генри, тот ослабил бы хватку для удара, а она бы убежала домой, и дело бы обошлось всего-то перепачканной рубашкой и расквашенным носом; или нет, лучше быть как Билл, ведь он высокий, уверенный в себе, он не боится бросить камень или ударить, даже когда численное превосходство очевидно…

Но она понимала, что разница между ними была совсем в другом. Первый раз в жизни она горько пожалела, что родилась девочкой — хорошо, первый раз, когда дело не касалось Греты Боуи и Салли Мюллер.

И эта горечь натолкнула её на сумасшедшую, легкомысленную идею.

Может, спросить, как он насчёт пообжиматься на заднем сиденье?

Идея была достаточно нелепой, чтобы Генри отвлёкся хоть на секунду. Но потом Беверли подумала: а вдруг он воспримет её слова всерьез, — и внутри внезапно всё похолодело.

Конечно, можно было пнуть Генри коленом в пах изо всей силы и попытаться прорваться, но с обеих сторон стояли его дружки. Вряд ли ей удастся сделать больше пары шагов, а потом придётся заплатить за удар.

— А это ещё что? — спросил Патрик, и его рука змеёй скользнула вниз по боку Беверли.

На секунду Беверли ужаснулась, подумав, что Патрик задрал ей юбку, а она и не заметила. Когда она увидела, что тот всего-навсего держит в руке сигарету, которую она носила в кармане на бедре, то едва не вздохнула с облегчением.

— Я и раньше видел, как она курит, — сказал Рыгало, словно речь шла о пустяке. — В Барренсе, где она зависает с Четырёхглазым Тозиером и остальными мелкими говнюками.

— Разве ты не знаешь, что настоящие леди не курят? — нараспев протянул Патрик.

— Заткнись и давай сюда сигарету, — сказал Рыгало. Патрик и правда её отдал, громко хохотнув, и его зубы сверкнули жёлтым в лучах послеполуденного солнца; Беверли никак не могла перестать думать о коллекции мёртвых мух, которых Патрик хранил в пенале.

— У меня есть ещё, — вдруг сказала она. — Под матрасом, дома, целая пачка, даже не открытая, я вам её отдам, если вы меня отпустите.

— А какой со… — начал было Рыгало, но Генри оторвал взгляд от Беверли — в первый раз с тех пор, как они её поймали — и посмотрел так, что Рыгало сразу замолчал.

— Нет.

Беверли испугалась сильнее. Они же знали, что денег у неё нет, что ещё им надо?

Генри наклонился ближе. Когда она почувствовала его дыхание на своём лице, то различила и запах геля для волос, и аромат «Джуси Фрут», которую он всегда жевал, и едва ощутимые нотки сигаретного дыма. А потом, хотя это и было почти абсурдно, он осторожно прижался к ней лицом.

Беверли задрожала.

На секунду движения справа прекратились, — Рыгало перестал играть с её прядями, и Беверли подумала, что это из-за прижавшегося к ней Генри, — но она крепко зажмурилась, да и ей было всё равно, почему её волосы оставили в покое. Через секунду толстые, грубые пальцы снова начали перебирать пряди, забираясь глубже в шевелюру, чтобы коснуться кожи головы.

«Почему я не пошла домой пораньше с Пэтти О'Хара? — со злостью подумала Беверли, вспомнив беззаботно оброненное предложение своей одноклассницы. — Она хорошая девчонка, тихая, вежливая, живёт в Восточном Бродвее, они бы в жизни не посмели подойти, если бы я была с кем-то вроде Пэтти…»

Но в глубине души Беверли знала, что это было бредом собачьим. Она могла идти домой с самим президентом США, но это бы не помешало Генри делать то, что ему придёт в голову.

Ей почти хотелось, чтобы он кричал на неё, называл идиоткой, сучкой, неудачницей, кем угодно, лишь бы она в итоге вышла из оцепенения, ударила его коленом в пах и кинулась бежать. Но вместо этого Беверли стояла столбом, чуть ли не загипнотизированная; она не шевелилась, если не считать дрожи в ногах и груди, вздымавшейся, когда она делала слишком глубокие вдохи. Ведь взгляд Генри говорил, что её нескоро отпустят… если отпустят вообще…

— КАКОГО ХРЕНА ВЫ ТАМ ДЕЛАЕТЕ, ЧЕРТОВЫ СОРВАНЦЫ!

О, ну слава богу.

Эл Марш, вернувшийся домой из госпиталя пораньше, шёл к ним, широко шагая; глаза горели яростью, связка ключей громко бряцала о пряжку пояса.

— Папочка… — почти шёпотом сказала Беверли.

Этого единственного слова хватило, чтобы Рыгало отдёрнул руку от её волос, широко раскрыв перепуганные глаза. Патрик уже начал пятиться с непривычным для него беспокойством на лице. Беверли сильно сомневалась, что их так впечатлили синяки, с которыми она регулярно приходила в школу; скорее, роль сыграла ярость в голосе отца или то, что он и на расстоянии выглядел куда внушительнее даже Рыгала, в котором было уже шесть футов роста — а ведь Рыгало даже ещё не ходил в старшие классы.

Наверное, помогло то, что отец сейчас выглядел таким разъярённым, что мог посоперничать с Бутчем Бауэрсом в его худшие дни.

Топот ботинок-«инженеров» по асфальту подсказал Беверли, что Патрик и Белч уже пустились бежать; но Генри смотрел на Эла Марша дольше и подпустил его поближе, прежде чем броситься наутёк.

— ЕСЛИ ВЫ ЕЩЁ ХОТЬ РАЗ ПОДОЙДЁТЕ К МОЕЙ ДОЧЕРИ, БОГОМ КЛЯНУСЬ, ОТ ВАС НИЧЕГО НЕ ОСТАНЕТСЯ, ДАЖЕ ЧТОБЫ В ГРОБ ПОЛОЖИТЬ!

Как же хорошо было слышать, что он кричит на обидчиков Беверли, а не на неё саму. Правда, из-за больного бедра он не мог подкрепить слова делом, но мальчишки, без сомнения, слышали угрозы, нёсшиеся вслед. Ещё пару широких шагов вдогонку, и они исчезли из вида; отец повернулся к Беверли, пошатываясь, подошёл к ней и положил огрубевшие руки ей на плечи.

— Эти мальчишки сделали тебе больно, Беверли?

Беверли колебалась, прежде чем отрицательно покачать головой — сначала по привычке, но потом она смутно поняла, что больно ей действительно не сделали.

— Н-нет… нет, папочка, они просто х-хотели… отнять мои карманные деньги. Ты… — она сглотнула и услышала громкий щелчок в горле, а потом продолжила: — … Ты прогнал их раньше, чем они успели меня ограбить.

Его глаза на мгновение смягчились, и Беверли почувствовала, как её захлестнуло внезапной волной любви к отцу — не к тому, который бил её кулаками и ремнём, а к тому, кто делал ей сюрпризы, приготовив десерт из бананов и мороженого, когда она хорошо справлялась с домашней работой. Эмоции смешались, сливаясь в одно целое с её страхом, и в конце концов Беверли сама не могла понять, что чувствует.

Конечно, она не собиралась прикрывать банду Бауэрса: она понимала, что не стоит этого делать, так же ясно, как понимала необходимость соврать. Ведь нельзя было рассказать, что отношения Неудачников и Генри Бауэрса никак не сводятся к случайным встречам.

Она знала только то, что Генри с приятелями могут идти к чёрту.

Той ночью, стараясь уснуть, Беверли снова прокручивала в голове случившееся, но уже не боялась, а злилась; она гадала, почему не схватила одного из них за куртку, когда они принялись удирать, не задержала, не дала возможность познакомиться с её отцом поближе, чтобы Генри, или Патрик, или Рыгало хоть на секунду попробовали то, что ждало Бев на регулярной основе, стоило лишь разбить тарелку или оставить потёк на оконном стекле.

Генри, правда, и так всё знал о жизни с родителем, любящим помахать кулаками, но Беверли его не жалела. Сегодня он перешёл какую-то границу. И хотя Беверли знала, что не виновата, ей было стыдно.

Она не собиралась рассказывать о случившемся друзьям. Зачем? Не было смысла, к тому же они бы только посмотрели на неё, как на глупую девчонку (чего она всегда боялась, всегда ждала в глубине души, как тогда, когда они не хотели, чтобы она участвовала в ритуале Чудь…).

Беверли повернулась набок и впилась ногтями в ладони; к глазам подступили горячие слёзы.

@темы: фанфикшен, G — PG-13, Оно (книга), Генри Бауэрс, Беверли Марш, Патрик Хокстеттер, фб 18, Эл Марш, Белч Хаггинс

---

[IT: The Losers Club]

Название: Давай уедем
Задание:

Мороз, иней

Увидеть во сне иней на деревьях, погружённых в сумрак хмурого рассвета, сулит вам изгнание из родного края. Однако ваше странствие закончится вполне благополучно.
Автор: твой радист
Бета: Собака серая
Размер: миди, 4674 слова
Пейринг/Персонажи: Ричи Тозиер/Беверли Марш
Категория: гет
Жанр: повседневность
Рейтинг: R
Краткое содержание: Ричи собрался свалить из Дерри подальше
Примечание/Предупреждения: таймлайн событий — 1995 год
Скачать: АО3

Письмо пришло утром. Ричи наскоро вскрыл конверт, пока сидел на крыльце и курил, и не удивился. Чопорный сухой отказ из колледжа Нью-Йорка был ожидаем. Он и разорвёт последнюю связь, что как-то удерживала Ричи в Дерри.

Представив в деталях, как разбушуется отец, Ричи сильно затянулся, выпустил струю дыма.

Говнюк, лентяй, засранец. Ничтожество.

После выпускного, где Ричи нажрался, как последняя скотина, и опозорил всю семью, отец плотно прилип к нему. Требовательно спрашивал, если они сталкивались дома, когда придут ответы из колледжа, и Ричи пожимал плечами, криво улыбаясь; а теперь эту атмосферу ожидания, которая давила на мозг, наконец-то можно будет прервать.

Ричи устал.

По-настоящему. Как не уставал, похоже, никогда в жизни.

Солнце издевательски светило в лицо, напоминая, что в Дерри в этом году заглянуло настоящее лето — достойное, сухое, с тёплыми днями, как раз чтобы таскаться по Пустоши или гулять до ночи. Только Пустошь уже наполовину вырубили, а гулять до ночи было не с кем. Ричи проснулся в один из дней каникул и ощутил это давящее одиночество, которое не замечал раньше.

Дерри будто выживал его из себя. Забрал интересы, поселив в душе противное равнодушие. Забрал родителей — Ричи отдалился от них так сильно, как никогда раньше. Забрал друзей — неудачников больше не существовало. Существовало только семь человек, чужих друг другу. Ричи попробовал в то утро позвонить Стэну и предложить ему прогуляться до водонапорной башни, посмотреть на птиц, на что Стэн сначала спросил: «Кто это?», а когда Ричи растерялся и назвал себя, сказал, что башню уже пару лет как снесли, а бинокль у него сломался ещё три года назад.

Ричи прикурил вторую сигарету и всё пялился на конверт, как на предателя.

На звонок в дом Каспбраков трубку взяла Соня и послала Ричи далеко и надолго.

Звонить дальше он не осмелился, тем более что в записной книжке номера были тусклыми, и некоторые цифры разобрать так и не вышло. С того дня он потерял покой.

Сходил в Пустошь и не нашёл никаких родных мест. По другую сторону реки рабочие открыли стройку; лес, по которому Ричи бродил ребёнком, теперь стал редким и шумным от звуков перфораторов и дрели.

Он понятия не имел, что случилось, но чувство отчаяния вместе с растерянностью поселилось в груди с того момента и всё росло, ломая Ричи пополам.

Его мир развалился, а он сам не заметил, как именно. Где-то внутри голос — которых раньше у него было так много, а теперь остался всего один — выл и напоминал Ричи, что это всё Дерри.

Дерри не хотел, чтобы у него оставались привязанности. Дерри не хотел, чтобы Ричи оставался здесь. Дерри изгонял его. Дерри подначивал:

Собирай свои вещи в тачку и вали отсюда, чел! .

Здесь больше нечего ловить. Здесь больше нет всего, что ты любил! Никого, кого ты любил! Забудь!

И самое ужасное — Ричи был полностью с ним согласен.

Он даже не мог вспомнить, чем занимался весь выпускной год. Как будто хорошенько приложился головой и теперь страдал приступами амнезии. И вместе с тем реальность вокруг выглядела пугающе обычной. Люди по-прежнему ходили по тротуарам, пили пиво в баре, работали, сидели в шезлонгах на своих идеально стриженных лужайках.

Сезоны сменяли друг друга. Дерри снаружи жил мерной и скучной жизнью, а внутри — ворочалось напряжение, гудело, как провода электросети.

Когда-то Ричи чувствовал себя живым, и всё было по-другому. Он был влюблён. Был не одинок, и энергия лилась из него потоком: превращалась в шутки и песни, которые то злили, то веселили людей рядом с ним. Тёплый летний ветер трепал его кудри, пока он крутил педали велосипеда. Когда-то он даже совершил что-то чертовски важное для себя, для друзей и для всего города — а что именно, Ричи забыл.

Дым начал горчить — бумажный фильтр горел, и Ричи, сморщившись, швырнул окурок в мусорку у крыльца. В доме кто-то проснулся, засвистел чайник на кухне. Ричи расправил конверт на коленях и глубоко вздохнул, прежде чем встать.

Грете придётся очень тщательно прибираться утром. Но сейчас её это мало волновало — она пьяная танцевала на столе в гостиной с подружками. Стаканы с пивом падали прямо на ковёр, разливая по нему жёлтые лужи. Большая прощальная школьная вечеринка — Ричи рассмеялся, заметив корявый, нарисованный явно нетрезвыми руками плакат с блёстками. И задумчиво отпил из своей бутылки.

В голове всё ещё звучал голос отца: ты нам больше не сын. Вали куда захочешь. Мама, как обычно, проспала всю ссору, и Ричи её не винил — она, кажется, была уставшей уже много-много лет.

Отец даже дал ему денег, и Ричи взял пятьсот долларов — он не гордый. Заправил полный бак в машине.

Весь вечер он простоял у стены, как настоящий аутсайдер. Веселить людей — идиотничать и сыпать шутками — не было настроения. Выпускники напивались по-страшному, парни только и успевали менять пивные кеги.

Эдди уже два часа рубился в монополию с ребятами из клуба естествознания. Ричи смотрел на его затылок, пытаясь вспомнить то тепло, что поднималось когда-то в груди, стоило им оказаться рядом. Ричи жил той старой влюблённостью, она окрыляла его, он питался сладкими чувствами, потому что делал так всегда — брал энергию из мира, насыщался тем, что происходило вокруг, чтобы жить.

А сейчас все краски помутнели и поблекли, Ричи даже не чувствовал вкуса пива, делая жадные глотки один за другим.

Стало душно, и Ричи вышел на веранду проветриться. Люди шумели, били стаканы, смеялись. Поливали друг друга из шланга водой и бесились. Раньше Ричи бы первым вызвался обливать всех подряд и терпеть визги, приговаривая: «Вот что значит настоящая вечеринка!»

Сейчас же он остановился у деревянных перил, задумчиво всматриваясь перед собой.

Билл страстно сосался с Эми, зажав ту у дерева в саду. Ричи с интересом и ужасом наблюдал за ними: кажется, Эми схватилась за ремень на штанах Билла, и они почти упали в кусты сбоку.

С Биллом о чём-то, кроме домашки, Ричи не говорил хрен знает сколько времени.

На крыльце сидела Бев.

Она курила. Руки дрожали.

— Привет. Что за херня тут происходит? — не сдержался Ричи и присел рядом.

Взгляд Бев не выражал ничего — она просто смотрела, не отрываясь, как Эми позволяла Биллу лезть ей под платье.

— Если бы я сама знала, — устало ответила она, затянувшись сигаретой. — Как же меня достал этот город. Эти люди.

— Вы разве не вместе? — Ричи сказал первое, что пришло в голову.

— Как видишь, нет, — отмахнулась Бев, снова повернувшись в сторону парочки.

Её стакан с джин-тоником был наполовину пуст, и Беверли опрокинула его в себя целиком, даже не сморщившись. Весельчаки задели Эми водой из шланга, она завизжала под одобрительный смех Билла, и Ричи вдруг почувствовал мерзкий спазм в животе.

Беверли утёрла лицо ладонями и встала на ноги:

— В жопу Билла. Где тут можно найти ещё выпить?

Они пробрались с крыльца в гостиную, где разгорячённая толпа уже собралась играть в твистер; из гостиной — на кухню. Бев нагло протискивалась через людей, не церемонясь, и искала джин.

Ричи допил пиво.

Странно до чёртиков. Он обернулся к ней, облокотившись на столешницу, и понял, что не говорил с Беверли наедине уже… очень давно.

Что же случилось с ними со всеми?

Бев увлечённо откручивала крышку от бутылки, которую нашла под столом. Они молчали, пока она смешивала себе коктейль. Ричи ощущал пустоту внутри до одури отчётливо, и на секунду ему стало страшно. Он смотрел на Бев, не мигая, запоминая её образ и всё ожидая, когда хоть какая-нибудь, любая мысль придёт в голову.

Но там, как назло, было ужасно пусто.

— Тебе налить?

Ричи вздрогнул.

— Валяй.

Джин с тоником на вкус был сладким и терпким, и Ричи выпил сразу половину, чтобы расслабиться.

— Помнишь велосипед Билла, который он купил лет пять назад в комиссионке? — спросила вдруг Бев после долгого молчания.

Ричи, не поняв, уставился на неё. Бев как-то обречённо вздохнула.

— Ну, Сильвер. Не помнишь?

— Мы не катались на великах уже кучу лет. Не помню.

— Я тоже плохо помнила. Единственное, — она задумчиво потёрла подбородок, — что он был ему очень важен, а позавчера Билл отнёс его в ту же комиссионку за пятнадцать баксов.

— Это ты к чему?

Джин пился удивительно легко. Ричи притянул к себе бутылку и решил не смешивать, налил чистого.

— Не знаю. Просто так, — грустно сказала Бев и отпила из своего стакана. — Просто… у меня ощущение, что я потеряла что-то очень важное и дорогое. Как будто кто-то... знаю, что это полный бред, но как будто кто-то взял и стёр всё, что держало меня тут. Ты вообще помнишь то время, когда мы были друзьями?

Ричи поморщился. Были друзьями.

Наверное, они все были друзьями, пока Майк не перешёл на домашнее обучение и пока Бен всё ещё жил в Дерри. А потом дядя Майка забрал того на ферму окончательно, а родители Бена убедились, что Дерри — сраная помойка. И увезли сына навстречу жизни получше.

И Ричи был полностью на их стороне. После этого — он нахмурился, пытаясь вспомнить в деталях, — после этого, кажется, они отдалялись друг от друга с бешеной скоростью. В горле повис тяжёлый ком, Ричи отпил ещё джина. Дерри словно специально разводил их в разные стороны — менял интересы, стирал воспоминания, убивал светлые чувства. Ричи в который раз убедился в свои догадках, глядя на Бев.

Она отодвинула от себя пустой стакан, и под светом лампы он заметил у неё шрам на ладони. Мелкая сильная дрожь прошлась от загривка до поясницы.

Ричи без спроса притянул Бев к себе за руку и развернул ближе к свету. Шрам был старый, плотный, кожа срослась неровно. Будто её резали чем-то вроде осколка. Беверли чуть приоткрыла рот, удивлённо рассматривая Ричи. Он показал ей свою ладонь с похожей полосой посередине, и Беверли отшатнулась от него.

За кухонным столом сопел Стивен с параллели, он простонал во сне, и они вдвоем вздрогнули от звука.

— Ты помнишь что-нибудь про это? — хмуро спросил Ричи, всё ещё держа её за руку.

— Нет.

В тишине, что повисла после её ответа, не было ничего приятного. Ричи почувствовал, как страх нагло пробирается в грудь, окутывает его тело.

Последний год он, как во сне, ходил в школу. Гонял пластинки в проигрывателе до боли в голове. Ел мамин аддерал и готовился к экзаменам. А потом вдруг проснулся.

Ричи смотрел на Беверли и видел в ней себя — будто она тоже вспоминала свою жизнь. Они словно единственные вырвались из оцепенения и не знали, что делать дальше.

— А с Биллом вы…

— Он изменился, — Бев осторожно отняла руку, прерывая контакт, и Ричи послушно отступил на пару шагов. — Ещё до выпускного, очень сильно.

— Я совсем запутался, — признался Ричи с отчаянием.

За стеклянными дверьми с кухни было видно сад: пьяная мокрая компания уже поднималась по крыльцу, собираясь войти, и Бев коснулась локтя Ричи:

— Давай свалим в другую комнату.

Они ушли, прихватив свои стаканы, и пока Ричи бездумно шагал за Бев, сверля её затылок бессмысленным взглядом, страх никуда не делся.

Он понял до конца.

Дерри специально оставлял его одного. Их всех.

В коридоре на втором этаже Бев замерла и привалилась спиной к стене.

— Мне кажется, единственное, что поможет — это свалить отсюда подальше, Бев, — наобум произнёс Ричи и встал напротив неё.

Беверли слабо улыбнулась.

— Я тоже так думала, а теперь не уверена.

— Из-за Билла?

Она промолчала. Усталость снова навалилась на Ричи.

— А что с Эдди? — спросила Бев.

— А что с ним?

— Я слышала, что он уже купил билет до Портленда.

Ричи, конечно, ничего об этом не знал.

— Да плевать. Я вообще больше не чувствую себя здесь как дома.

— Знакомо, — она горько усмехнулась, допивая коктейль, и Ричи запрокинул голову назад, упёршись затылком в стену. Потёр переносицу, сдвинув очки.

— А дальше что?

Видно было, что Беверли хочет выглядеть безразличной, но голос её подрагивал:

— А я не знаю. Не хочу сейчас об этом думать.

Ричи собирался что-то сказать, утешить её, но понял, что уже не знает, как правильно говорить слова поддержки.

В коридоре было тесно.

Бордовые стены так ярко бросались в глаза, что Ричи ни на чём не мог задержать взгляд. Только если на Бев — у неё была потрясающая бежевая юбка, и Ричи сам не заметил, как соскочил глазами ниже — к коленках и икрам. Он смотрел на неё очень долго.

Беверли поставила свой стакан на пол и сделала шаг к Ричи навстречу.

Они поцеловались сначала на пробу — медленно и сухо, одними губами, и привычная реальность Ричи треснула до конца. Он не помнил, кто из них первым двинулся в сторону приоткрытой спальни родителей Греты. Бев жадно обнимала Ричи за талию, сминала затылок, путешествуя пальцами по спутанным кудрям. Стащила с него очки и бросила в кресло у комода. В спальне горела только маленькая лампа на столе, и в золотом свете кудри Беверли казались глубоко рыжего цвета. Ричи сцеловывал с её губ вкус джин-тоника и жвачки. Сладко и липко.

Ни с кем до этого он не целовался так хорошо и… сильно. Они пробрались к постели, и Беверли замерла на секунду. Потом рванула на Ричи гавайскую рубашку, и он послушно выпрямил руки, позволив стянуть её с себя.

Рубашку Бев кинула на постель, зачем-то расправив, а потом села сверху и притянула распалённого Ричи к себе. Они продолжили целоваться — отчаянно, пьяно и страстно, подстраиваясь друг под друга и тут же меняя ритм. Ричи языком шарил у Бев во рту, ощущая, как тяжелеет внизу живота от возбуждения. Он не думал заходить дальше, пока Бев не растянулась на постели перед ним. Ричи застыл, поражённо смотря на её тело: бледное на фоне тёмного покрывала, с задравшейся юбкой, так, что теперь было видно часть белья. Она ждала и была готова принять его в свои объятия, и Ричи поддался этой волне нежности, этой потребности в ласке — он плюнул на все сомнения и упал на Бев сверху, прижимая к себе.

За дверью в коридоре кто-то долбился в ванную напротив. Ричи отстранился от звуков и сосредоточился только на Бев и её запахе: цветочные духи, алкоголь, чуть солёная от пота кожа на шее, за ухом, должно быть, Бев сегодня танцевала.

Когда её руки смяли, задирая, футболку и погладили живот, затем его низ — с дорожкой волос, уходящей дальше, у Ричи перехватило дыхание. Когда Бев потянулась к ремню на его штанах, Ричи неверяще посмотрел ей в глаза.

— Ты уверена, что хочешь этого? — голос был удивительно низким, Ричи не узнал сам себя.

— Это единственное, в чём я уверена сейчас на все сто процентов, Ричи.

— Хорошо…. Конечно, как скажешь, красотка, — пробормотал Ричи, пока Бев расстёгивала на нём джинсы.

Он прошёлся ладонями по её бедрам, смял юбку и погладил по лобку через трусы. Приятная хлопковая ткань с мелким узором — Ричи не знал, что делать, а потому застыл, пальцами ощущая волосы даже через ткань. Они приятно кололи кожу. Бев немного смутилась, но затем уверенно оттянула резинку трусов Ричи и погладила его член. Стиснув зубы, Ричи резко вдохнул.

— Блядь… Бев, ты точно уверена? У меня никогда не было.

Она закивала ему, не переставая гладить: ощущения были совершенно другие, не такие, когда гладишь себя сам — Ричи не имел возможности контролировать темп, движения, скорость, и от этого дурманило ещё больше. Его вело. Он рвано дышал и плавился под её руками.

Вспомнив, что в кармане рубашки у него валяется презерватив, который он покупал ещё несколько месяцев назад от скуки, Ричи вдруг улыбнулся. Вряд ли они зайдут настолько далеко. Но Бев не останавливалась, она уже раздела Ричи, так, что джинсы стреножили его у колен, и он почти касался возбуждённым членом её прямо между бёдер.

— У тебя есть? — сбивчиво спросила Бев, посмотрев на Ричи уверенным взглядом.

— Чёрт, да.

Он неуклюже опустил руку вниз, к рубашке, и, подвернув её, чтобы раскрыть кармашек, вытащил блестящий запечатанный квадратик. Бев взяла его дрожащими пальцами и надорвала обёртку.

— О боже, чёрт, — выругался Ричи, когда она снова прикоснулась к нему. — Давай я как-нибудь помогу тебе?

Беверли казалась очень сосредоточенной. Её майка съехала, оголяя плечо, и Ричи бездумно потянулся поцеловать её: прочертил губами изгиб шеи, лизнул впадинку между ключиц, дыхание Бев сбилось.

Она вслепую раскатала латекс на всю длину, и Ричи помог ей рукой, их пальцы столкнулись, сплелись, и он завёл руку ей за голову, перехватывая инициативу.

Представлял ли он что-то подобное? Конечно, да. Чёртову тысячу раз да. Правда, более абстрактно — скорее ощущениями.

В реальности же это оказалось глубже и приятнее раз в сто. От ласковых прикосновений Бев жидкий ток шёл по телу. Ричи не спешил. Он целовал её щёки, вдыхал терпкий запах джина и давал Бев время действительно понять, что сейчас происходит. Словно где-то в сознании Ричи до сих пор не верил, что они действительно лежат сейчас на этой постели в этой комнате в этот вечер.

Беверли приняла его неторопливый поцелуй и согнула ноги в коленях, удобно устраиваясь под Ричи. Он сильнее сжал её ладонь.

— Надо смочить слюной, — прошептала Бев, и Ричи сначала не понял, а потом до него дошло. Он поднёс свободную руку ко рту, наспех облизал ладонь, оставляя на коже влагу, в горле пересохло, и получилось не так много, как он хотел бы.

Бев дрожала. Ричи бережно потрогал мокрыми пальцами у неё между ног. Пришлось повозиться, чтобы сдвинуть бельё. Она была мокрая, горячая, необычная. Удивительно нежная и гладкая внутри. Трогая складки вслепую, Ричи впился в её губы, втягивая в ещё один поцелуй. Когда он устроился удобнее, лёжа между её разведённых коленей, мысли совсем пропали. Словно Ричи ударили чем-то тяжёлым по голове. Он ощущал всю реальность как будто через плёнку, и только Беверли была осязаемой. Близкой до одури.

Ричи направил головку внутрь, качнул бёдрами… и в ужасе застыл, упершись во что-то твёрдое, мешающее. Бев сжалась вокруг него, и Ричи сдавленно простонал, остановившись окончательно.

— Стой, подожди, — испуганно заговорил он, ловя поплывший взгляд Бев. — Я думал, что вы с Биллом… вы же…

— Заткнись, пожалуйста, — попросила Беверли, вцепившись в него. — Не вздумай остановиться. Даже не думай остановиться, Ричи, пожалуйста. Пожалуйста.

Она была такой красивой — с требовательным мягким взглядом, веснушками, с налипшей на лоб влажной чёлкой. Обнимала его.

И Ричи не стал останавливаться. Зажмурившись, он резко двинулся вперёд, врываясь в её тесноту.

Беверли тихо вскрикнула, тут же прикусила губы, и Ричи застыл, привыкая к охренительно новым и охренительно хорошим ощущениям.

— Больно, детка? — обеспокоенно прошептал он, и Беверли под ним прикрыла глаза. Мотнула головой, говоря «нет», но Ричи знал, что она врёт.

Он постарался быть нежным. Замер, давая ей привыкнуть, и медленно качнул бёдрами назад.

Удивительно, но никакой совести у него проснулось. Не вспыхнуло под закрытыми глазами лицо Эдди, не завёл свою шарманку о предательстве голос Денбро. Всё было позади.

Сейчас, перед ним, в ярком настоящем — лежала растрёпанная зацелованная Беверли, чей взгляд поплыл от желания, ласк и, возможно, от боли.

Они рушили последние связи, что ещё держали их в городе: убивали дружбу, привязанности, освобождались и одновременно создавали нечто новое друг с другом.

Ричи двигался мягко, плавно подмахивая бёдрами, и Бев спустя некоторое время совсем расслабилась. Приоткрытый рот, щёки с румянцем, соски встали, выделяясь сквозь тонкую майку, и Ричи положил ладони ей на грудь, осторожно сжимая.

Беверли шумно выдохнула.

Ричи не менял ритма: двигался аккуратно, медленно, как мог, и каждый толчок приближал к краю всё больше. Жар тёк и охватывал всё тело внизу — переходил от поясницы к бёдрам, от бёдер тяжело стекал к коленям, от коленей — прямо к ступням. Ричи не ожидал от себя большой выдержки. Оргазм уже вот-вот готов был накрыть его с головой.

Несколько неторопливых фрикций — и Ричи нагнулся, чтобы жадно приникнуть губами к шее Бев. Языком выводя хаотичные узоры, прикусывая нежную мочку уха, Ричи пытался отвлечь себя от ощущения тесной влаги, что обхватила член; от сладких тягучих судорог, которыми прошивало тело.

— Чёрт. Я сейчас, — хрипло зашептал он.

И Беверли обхватила его за шею, притягивая к себе. Поцелуй вышел громким и судорожным, потому что Ричи застонал ей в рот, одновременно выдыхая. Оргазм — впервые в жизни такой долгий, глубокий, сладкий, ни с чем несравнимый — вышиб Ричи из реального мира. Беверли поймала его стон ртом и затем, как только Ричи чуть успокоился, углубила поцелуй. Они целовались, сминая друг друга, жадно, как будто это было привычным делом. Ричи позволил Бев прикусить свою губу до острой боли, чтобы немного протрезветь.

— Охренеть, — сбито прошептал он, нависнув над Бев. Она улыбнулась.

В комнате было чертовски жарко и душно, покрывало липло к коже. Ричи лениво откатился в сторону, оставив на животе Бев ладонь, тем самым показывая, что не собирается сваливать. Она лежала рядом, смотря в потолок каким-то туманным взглядом, и Ричи обеспокоенно уставился ей в лицо.

Сожалению — здесь не место. Всё, что произошло в этой комнате сейчас, не было ошибкой. Ричи стянул с уже полувставшего члена презерватив, бросил его на ковёр, подтянул трусы вместе с джинсами повыше и подобрался к Беверли.

Пальцем потянул резинку её трусов и решительно спустил их вниз по ногам Бев, повторяя каждый изгиб.

— Я не знаю, как правильно, но ты скажи, если что, ладно, красотка? — сказал он торопливо, и тут же осторожно дотронулся до её коленей.

— Ричи? — испуганно и тихо спросила Беверли, приподнявшись на локтях, но Ричи не остановился.

Прохладная кожа. Юбка немного мешала. Ричи задрал её выше, открывая себе доступ.

Ох, как же Бевви была права. Его рубашка, которую она постелила, была влажной и немного в крови — буквально пара капель, но они всё же были.

Беверли так просто не сдалась. Она всё ещё смотрела на Ричи широко распахнутыми глазами, часто дышала, бледная, уязвлённая, но Ричи не собирался её обижать. Ни в коем случае.

— Ричи? — повторила Бев.

Белая кожа на бёдрах, уже розоватая — посередине. Ричи пальцем провёл по лобку с завитками тёмно-медных волос, и Беверли попробовала свести колени.

— Ричи, не надо.

— Брось, Бев, — отмахнулся он, улыбаясь. — Позволь сделать тебе приятно.

— Но там же…

— Тш-ш-ш, — вскинул он ладонь, прося её замолчать. — Помнишь, да? Пожалуйста, говори, как будет лучше.

Её глаза, голубые, тёмные в тусклом свете лампы в комнате, загорелись. Беверли смотрела на него с сомнением, будто боролась с собой, а потом просто откинулась назад, и Ричи довольно промычал.

Кожа под пальцами — нежная, влажная и горячая. Ричи чувствовал кровь, совсем немного; смазка — от презерватива и естественная — мокро и липко. Он ласково огладил Беверли, еле дыша. Боясь сделать больно или неправильно, он двигался неуверенно, постоянно отвлекался: то сжимал щиколотки, гладил икры Бев, то снова пробирался к промежности. В голове пульсировало. Ричи хотел сделать этот момент идеальным и понятия не имел, как именно.

На пробу он облизал свои пальцы и нежно погладил Бев ещё раз, сосредоточиваясь на точках над входом, который, кстати, наверняка ещё отдавал пульсирующей болью, но Ричи мог только воображать, каково это. Спросить у Беверли вслух он не решался.

Несмело поцеловал ее в колено.

Парни в школьной раздевалке болтали о девчонках и как именно они любят, без умолку. Ричи любил слушать. Он прекрасно запоминал информацию. В период особой увлечённости — перелопатил весь учебник по женской и мужской анатомии. Беверли зашевелилась, но лишь чтобы лечь удобнее, и Ричи окончательно расслабился. Он попробует. Просто попробует.

Женщина — как цветок с нежными лепестками. Ричи любил цветы и их аромат. Он нагнулся ниже, даря поцелуй молочным подрагивающим бёдрам. Беверли шумно задышала, Ричи счёл это отличной реакцией.

В доме на первом этаже прибавили музыку, и теперь комната будто вибрировала — или это сам Ричи дрожал, не разобрать. Он поцеловал низ живота Беверли, спустился губами ниже, гадая, что сделать дальше.

На пробу языком коснулся половых губ, несмело лизнул. Солёная. Кожа пахла… сексом, смазкой, кровью, от чего железный привкус оседал на языке. Ричи повело от этого запаха — такого интимного, такого живого и человеческого. Он провёл ладонью ещё раз по нежной коже, стирая кровь, и затем обтёр руку о рубашку.

— Ричи… — прошептала Беверли, не поднимая головы. — Давай найдём салфетку, если я правильно думаю, что ты собираешься делать. Или остановимся. Там же кровь…

— Не волнуйся, её почти нет, — глухо отозвался Ричи, снова наклонившись ближе.

В паху приятно потяжелело, Ричи сглотнул, облизал губы и двинулся вперёд, надеясь, что понял всё правильно. На вкус Беверли была… необычной. Непривычной, немного солёной с отголосками крови и, тем не менее, по-своему вкусной. Ричи не мог описать ощущение, которое накрыло его, когда он лизнул чувствительную кожу. Беверли протяжно охнула. Значит, он делал достаточно хорошо. Медленно двигая языком, он пробирался через складки, надеясь, что задевает чувствительные места. И в этот момент Беверли простонала, сжав покрывало пальцами, и Ричи улыбнулся ей между ног. Сделал паузу, чтобы вдохнуть-выдохнуть, устроился удобнее и приник губами к коже снова — лизал, всасывал, пробовал на вкус, и с каждым движением языка пах ныл более отчётливо. В живот словно залили раскалённого свинца.

Он не хотел перестараться и придерживался всё того же размеренного темпа. Беверли под ним начала подмахивать бёдрами, напрашиваясь на более глубокие прикосновения, и Ричи положил руки ей на живот, приминая к постели. Делая контакт с телом тесным-тесным. Сам не зная, что именно задел, Ричи почувствовал бешеную дрожь Беверли от особых движений языком. Во рту это ощущалось набухшей безвкусной плотью. Ричи отбивал на ней ритм, лизал, будто леденец, и Беверли совсем разошлась: она заметалась на постели, выгнула спину, и он видел, как она зажала себе рот рукой.

Хорошо. Прекрасно.

Короткий оргазм накрыл её спустя несколько мгновений — Бев сжала бёдрами его голову, замерла и задушенно проскулила, а потом сразу же обмякла в руках Ричи.

Он уронил голову ей на бёдра, и они лежали так некоторое время, приходя в себя. Первым нарушил тишину именно Ричи. Потребность говорить вернулась к нему. Он будто вынырнул из тяжёлого и душного сна. Бев летом восемьдесят девятого украла медикаменты для пореза у Бена на животе, его мучил Бауэрс. Они все прыгали с карьера. Билл катал Ричи на Сильвере лет до пятнадцати. Ричи первым предложил построить домик на дубе, который они не доделали и забросили.

Эдди целовался с ним за школой в девятом классе. Все эти тёплые воспоминания из прошлой жизни вдруг пришли к Ричи. Он не хотел терять последнее, что у него оставалось.

— Бев… — прохрипел он. — Я уезжаю завтра.

Она никак не реагировала, только смотрела в потолок с огромной люстрой, и Ричи заметил странный блеск в уголках её глаз. Он резко сорвался с места и, обхватив Бев за талию, наклонился к её лицу.

Слёзы, маленькие прозрачные бусинки, скатились по вискам — с каждой стороны по одной. Маленькие мокрые дорожки, которые Бев даже не пыталась скрыть или стереть. Она не шевелилась и смотрела на Ричи этим тёплым взглядом с отголоском боли. С ощущением, что она остаётся совершенно одна. Ричи собирался уничтожить это чувство.

— Уже собрал шмотки, даже машину помыл, представляешь, красотка? — продолжил он уверенно и тихо. — Меня не взяли ни в Бангор, ни в Портленд, ни в колледж в Нью-Йорке, куда папаша мечтал меня пристроить. Хочу пробоваться на радио, свалить отсюда подальше.

Беверли так и лежала, молча слушая его, и слёзы текли у неё из глаз.

— Хочешь поехать со мной? — выдохнул он, наконец-то озвучив мысль, ради которой затеял разговор. — Что тебя держит в Дерри? Меня — больше ничего. Будем ночевать в мотелях. Поедем, куда захочешь. Я попробую найти работу на первое время. Не обещаю комфортных условий, но в тачке лежит спальник.

Слова выходили порциями, Ричи запинался и прерывался из-за сбитого от волнения дыхания. Впервые за долгое время он почувствовал что-то тёплое в Дерри. Что-то, что было совсем рядом, что-то, что почти ускользнуло от него.

— Всё лучше, чем здесь, — сипло ответила Беверли и вытерла дрожащей рукой глаза.

Когда они выбрались из спальни, в коридоре столкнулись с Эдди. Он как раз выходил из ванной напротив. Они встретились взглядами, и на секунду в лице Эдди Ричи узнал того мальчишку с ингалятором, который боялся сточных вод и однажды послал свою маму, чтобы остаться с друзьями. Потом этот образ исчез. Потом — во взгляде Эдди застыла брезгливость, когда он посмотрел на спальню за их спинами.

Беверли рядом съёжилась, вцепившись в дверную ручку мёртвой хваткой. Ричи пожал плечами. Эдди пронёсся мимо по коридору, словно ураган, и не стал оборачиваться. Большой Билл ждал у лестницы, он смотрел прямо на Ричи и Бев, не мигая, чужим задумчивым взглядом, который Ричи не хотел читать.

Он уже мысленно попрощался с ним. И с Эдди, который затопал по лестнице вниз. И с родителями. И с домом. И с Дерри, который изгонял его постепенно, мучая и стирая всё, что Ричи любил.

Он оглянулся на Беверли и криво улыбнулся. Её причёска растрепалась, губы — с поплывшим после поцелуев контуром. Она ощущалась дико родной, будто Ричи прозрел именно сейчас. Протянул к ней руку, к такой хрупкой и горячей, и взялся за запястье.

Беверли не отстранилась.

— Это всё? — с сомнением спросил Ричи, когда Бев вышла только с одной маленькой сумкой.

На востоке уже показалось солнце: окрасило небо в фиолетовый. Совсем чуть-чуть. Ричи планировал уехать раньше, чем станет до конца светло. Хотелось рассекать трассу до Бангора и видеть по сторонам лишь бескрайние поля, а не чёртов Дерри.

Беверли закинула сумку на заднее сиденье и села на переднее рядом с Ричи. Скула у неё была чуть припухшая, как от удара.

— Отец не хотел, чтобы я ехала, — кратко сказала она, глядя вперёд. Вздёрнула подбородок.

— Мне надо выйти и поговорить? — спокойно спросил Ричи, закуривая.

— Нет. Мама вколола ему успокоительное. С ними покончено. Не хочу никогда возвращаться в этот город.

— Мы и не вернёмся, детка. Всё у нас будет хорошо, — протянул Ричи довольно и повернул ключ зажигания, дёрнул рычаг коробки передач — машина заревела и задрожала, прежде чем тронуться с места.

Ричи включил свою подборку для поездки, которую собрал наспех ещё вчера.

Дерри оставался позади под песни Брюса Спрингстина. Впереди их ждал для начала Бангор, а дальше — как получится, но Ричи не собирался останавливаться. У него было хорошее предчувствие, а интуиция его никогда не обманывала. Улыбка Беверли тому доказательство.

@темы: фанфикшен, R — NC-17, Оно (2017), Ричи Тозиер, Беверли Марш, фб 18

---

[IT: The Losers Club]

Название: Исландия
Канон: Оно (2017)
Задание:

Мороз, иней

Если вам снится зимний пейзаж, где инеем покрыты залитые солнцем деревья и кусты, — такой сон предвещает мнимую радость и забавы, в которых вы скоро станете раскаиваться.
Автор: Фоернутая
Бета: Собака серая
Размер: мини, 1139 слов
Персонажи: Билл Денбро/Ричи Тозиер
Категория: слэш
Жанр: драма, ER
Рейтинг: PG
Краткое содержание: быть в отношениях с Ричи Тозиером очень непросто.
Размещение: запрещено без разрешения автора

Ричи возвращается поздно ночью. Билл слышит, как он расстёгивает молнию на куртке и стаскивает кеды, как идёт в ванную и долго умывается. Ровный шум воды напоминает Биллу шум помех на экране телевизора, под который он иногда просыпается и понимает, что умудрился заснуть в гостиной. Обычно такое происходит, если он решает посмотреть допоздна какой-то интересный фильм или Ричи задерживается на работе.

«Задерживается на работе». Биллу проще называть это именно так, чем непонятными, слишком серьёзными вопреки всему «свободными отношениями» со всеми вытекающими последствиями. В конце концов, не он предложил их месяц назад, хотя именно он согласился и добавил, что в этом есть что-то «остренькое», что-то, что «привнесёт новизны в нашу жизнь».

Наверное, Билл тогда что-то не понимал, а может, попросту оказался слишком консервативен для таких современных вещей.

Шум воды стихает, и Билл предусмотрительно закрывает глаза. Ричи, как обычно, старается пройти в спальню как можно бесшумней, но всё равно наступает на скрипучую половицу, шёпотом выругивается, стучит ручкой двери о стену, ударяется пальцем о ножку кровати и наконец с шипением укладывается позади Билла. От него сильно пахнет мылом и немножко — вечеринкой. Одной из тех, на каких Билл предпочитает не появляться: с громкой рок-музыкой, разнообразным алкоголем, яркими таблетками и полуодетыми тусовщиками. Или тусовщицами, с Ричи никогда не знаешь.

Разве он не всегда был таким? Свободным, необязательным, экспериментирующим? Билл осторожно переворачивается к нему, стоит Ричи засопеть, приподнимается на локтях и всматривается в его лицо. Приоткрытые губы явно зацелованы, на шее темнеет засос, бельё… Билл не настолько опустился, чтобы проверять его ещё и там. От этой мысли ему на секунду становится смешно, а потом сразу горько.

Всего год назад единственным, кто мог целовать Ричи, был он, и это право никогда не оспаривалось. Случайно познакомившись в очереди на фильм ужасов про монахиню — банальный, надо сказать, — они всего через месяц съехались и нашли друг в друге всё, в чём так нуждались. Билл с первой встречи не может на него насмотреться. Резковатые, но не грубые черты лица, широкие плечи и спина, узкие бёдра, длинные ноги с выцветшими, детскими ещё шрамами на коленях… От Ричи невозможно отвести взгляд, если он хоть чем-то тебя привлекает, и это проверенная аксиома. Уже позже Билл потеряет голову от его зачастую чёрного чувства юмора, абсурдной иногда смелости, экстравагантной развязности и невероятного количества знакомых в городе, как будто Ричи был кем-то вроде местной знаменитости.

Именно последнее, пожалуй, и привело их туда, где они сейчас. Ричи настолько привык вращаться среди разношёрстных людей, что одного постоянного человека ему недостаточно, и не то чтобы Билл об этом не догадывался. Билл этого опасался, а когда Ричи под видом шутки предложил попробовать «свободные отношения», мгновенно понял, что его время вышло.

Его персональный лимит времени Ричи Тозиера закончился, и всё-таки Билл не сдался. Целый месяц он по-прежнему любил его, светло улыбался по утрам, вполуха слушал его живописные истории о мимолётных победах и даже выдумывал что-то своё, лишь бы Ричи не заподозрил его в прежней моногамии. Как писатель, Билл находит в этом изумительную иронию и даже планирует однажды вписать её в один из своих романов. Однажды, в абстрактном будущем, когда Ричи не будет с ним рядом и некому будет обвинить его в чрезмерной автобиографичности.

В тревожном настоящем Билл вздыхает и прижимается к Ричи. В его объятиях тепло и надёжно, несмотря ни на что, и Билл не представляет, как будет жить без него дальше. Отношения с Ричи, кажется ему, похожи на травяные успокоительные без рецепта, которые покупаешь из-за вкуса и эффекта плацебо — ты уже знаешь, что по сути они бесполезны, но не перестаёшь надеяться на чудо. И всё же так больше нельзя. Невыносимо быть в курсе всех подробностей, невыносимо терпеть, невыносимо делиться.

Биллу пора с этим заканчивать, им обоим пора, и он засыпает на плече Ричи с тяжестью принятого решения — просыпается с ним же, но уже в одиночестве.

Ричи на кухне — их маленькой кухоньке в снимаемой на двоих квартире — жарит яичницу с беконом. Умывшись и одевшись, Билл выходит к нему в тапочках, рассеянно кивает. Ричи встречает его широкой довольной улыбкой, взмахивает сковородкой, и прожаренные до корочки яичные желтки едва не валятся на пол. Билл наблюдает за Ричи с бьющимся глухо сердцем, любит его, так любит, и все слова, приготовленные ночью, из-за этого не хотят выстраиваться в нужном порядке.

К счастью, Ричи не замечает в его поведении ничего странного. Он даёт время Биллу собраться, пока рассказывает про отличный, безупречно красивый сон. Ему снилось, что он стоит на вершине заснеженного холма, откуда открывается потрясающе девственный вид на белоснежные поля. Мороз щиплет его щёки, словно наяву, трава под ногами похрустывает, слишком яркое солнце бьёт в глаза. Ричи никогда раньше не видел такой зимы, никогда не видел столько снега и не ощущал такого холода. При всём этом — и тут Ричи делает паузу, чтобы перевернуть ломтики бекона, — вокруг нет ни души, он там совсем один, только он и природа. «У меня в жизни такого никогда не будет», — говорит он со смешком, кидает сверкающий из-за очков взгляд на Билла, и Билл набирает побольше воздуха в лёгкие.

В первые секунды Ричи смотрит не на него, а сквозь него. На его лице застывает странное, нечитаемое выражение, которого Билл за целый год ни разу не видел. Боль, непонимание, испуг, недоверие, разочарование, боязнь… Паника.

Ричи молчит. Молчат они оба, и Билл отмирает первым, выключает закипевший на плите чайник, насыпает в чашки растворимый кофе. Для себя — с молоком и двумя ложками сахара, для Ричи — чёрный, всего с одной ложкой.

В напряжённой тишине Билл зачем-то рассказывает, что у него есть роман про героя, который жил в Исландии. Он и сам ездил туда, когда ему было двадцать шесть, и однажды он, прямо как Ричи во сне, стоял там на холме, смотрел на горы со снежными вершинами и чувствовал ничем не объяснимое одиночество, хоть и встречался на тот момент со своим редактором. Одиночество в хорошем, благодатном смысле, и вместе с тем — облегчение. «В такой зиме есть своё очарование, — наконец, говорит Билл, и ложка звенит о край чашки. — И иногда такая зима просто необходима. Она ставит всё на свои места».

Ричи ничего не отвечает. Он залпом допивает свой кофе и уходит, ничего не говоря, через пару минут хлопает напоследок дверью. Он явно сбит с толку, растерян, но Билл даже не думает пойти и искать его в одном из тех странных мест, куда он ходит в компании таких же чудаков, как он сам. Вместо этого Билл прибирает посуду, а потом идёт в комнату, достаёт чемодан из-под кровати и скидывает туда самые нужные вещи. Их не так много, как казалось, и это хорошо. Можно прогуляться до собственной квартиры пешком, благо живёт он неподалёку, а остальное, если будет надо, заберёт потом.

На улице, в отличие от сна Ричи и их последнего разговора, по-сентябрьски тепло. Золотые листья, бирюзовое небо, ни с чем не сравнимый запах осени. Билл всем сердцем любит это чудесное время года, однако сейчас его любовь перекрывает зимняя стужа глубоко в душе и покрытая инеем тоска.

Билл надеется, что точно так же чувствует себя Ричи.

Надеется, что однажды он тоже побывает в Исландии и по возвращению домой постучится в его дверь.

@темы: фанфикшен, G — PG-13, Билл Денбро, Оно (2017), Ричи Тозиер, фб 18

---

[IT: The Losers Club]

Название: Холодильник
Канон: Оно (книга)
Задание:

Мороз, иней

Во сне почувствовали холод, мороз? Тогда учтите, что высшие силы предупреждают о необходимости соблюдать осторожность и обдумывать каждый свой шаг. В соннике мороз это еще и символ неизбежного выбора, который предстоит вот-вот сделать спящему.
Автор: reda_79
Бета: Собака серая
Размер: драббл, 484 слова
Пейринг/Персонажи: Беверли (Марш) Роган, упоминается Том Роган
Категория: джен
Жанр: повседневность, мистика
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: накануне звонка от Майка Беверли кое-что видит.
Размещение: запрещено без разрешения автора

Хочется пить и писать. Одновременно. С ней такое бывает. Нервы, особенность организма или, может быть, тот удар Тома, после которого все её внутренние органы словно превратились в испуганных животных, хотя сама она даже сознание не потеряла. И всё же удар был достаточно сильным, чтобы Том потащил её в больницу. Не то, чтобы он боялся, что Беверли его сдаст — нет, но из-за обычной затрещины он этого никогда бы не стал делать.

Она тихонько встаёт с кровати и на цыпочках, чтобы не разбудить мужа, выходит из спальни. В коридоре темно, но свет Беверли не включает, и без него прекрасно ориентируется.

Нужно держаться левой стороны. Через шесть шагов поворот направо, если идти на кухню, и налево, если в туалет.

Беверли проходит до поворота и останавливается. Мочевой пузырь слегка пульсирует, но жажда всё-таки побеждает.

Она переступает порог кухни и замирает. Свет от уличных фонарей отражается от хромированной поверхности холодильника, делая его похожим на дрейфующий айсберг. Беверли вдруг кажется, что холодильник в самом деле покрыт инеем. Сердце сжимается из-за неясной тревоги, в горле окончательно пересыхает.

Капля воды срывается с крана и оглушительно громко плюхается в раковину. От неожиданности Беверли подпрыгивает.

— Ты беспокоишь меня, Беверли, — шепчет она чужим голосом и испуганно зажимает рот ладонью.

Вспышка смутных разрозненных воспоминаний заставляет её зажмуриться. Словно закрыв глаза, она перестанет помнить (снова забудет). Но делает только хуже. Под веками услужливо возникает другой холодильник. Старый, поцарапанный (когтями или ногтями?), грязный и неработающий. Он открывается, и на неё обрушивается (смрад)...
… прохлада.
Беверли распахивает глаза и видит (кровь)...
... бутыль с молоком, головку сыра, овощи в пластиковой упаковке и две банки кока-колы.

Она смеётся. Слишком громко. Пугается. Потом снова смеётся, уже тише. Берёт кока-колу. Пальцы обжигает холодом, будто током бьёт, но выпустить банку из рук не получается, она словно припаялась — прилипла, как язык к железным качелям зимой.

Беверли бросает в пот. Она с ужасом смотрит на банку, та уже превратилась в миниатюрный холодильник, покрытый коркой льда. А потом лёд начинает таять, маленькая дверца скрипит под примороженными пальцами, толкает изнутри.

«Сейчас Оно вырвется», — кричит кто-то детским голоском у неё в голове.

От ужаса сводит низ живота, и по ноге струится тёплая влага.

«Надо было выбирать туалет», — думает Беверли и закрывает глаза.


— Бев? — доносится откуда-то, будто издалека. — Беверли?! — голос Тома становится громче (злее).

Беверли моргает и обнаруживает себя у дверей в уборную. Никаких банок, холодильников или отмороженных пальцев. Она подносит руку поближе к лицу, проверить. Ничего.

— Беверли! — новый окрик Тома заставляет её переполненный мочевой пузырь сжаться. Простые хлопчатобумажные трусики тут же намокают.

— Чёрт, — шипит она. — Я в туалете, — говорит громко, для Тома. — Живот прихватило, — добавляет поспешно, чтобы тот не вздумал пойти за ней.

С облегчением захлопнув за собой дверь, она тут же сдирает с себя трусики. Щёки горят от стыда и злости. На себя, и на Тома, и на дурацкий... сон? Кажется, она ходила во сне.

Через несколько минут она едва может вспомнить, что её так напугало.

А через час, когда она уже спит в своей кровати, звонит телефон.

Майк.

@темы: фанфикшен, G — PG-13, Оно (книга), Беверли Марш, фб 18, Том Роган

---

[IT: The Losers Club]

Название: Тишина на берегу
Канон: Оно (2017)
Автор: Фоернутая
Бета: Собака серая
Размер: миди, 4052 слова
Пейринг/Персонажи: Стэн Урис/Билл Денбро
Категория: слэш
Жанр: флафф, повседневность, лёгкий юст
Рейтинг: R
Краткое содержание: всё началось с поездки в автобусе
Примечание: АУ без Пеннивайза
Размещение: запрещено без разрешения автора
Скачать: АО3

Он просто упал на Билла в автобусе.

Серьёзно, вот так глупо получилось.

Взвизгнули шины, Стэн повалился на Билла плечом, не забыв при этом нечаянно наступить на его ногу. Стэн, вашу мать, Урис, всегда цепко державшийся за поручни и незаметно приподнимавшийся на носочки на ухабах и поворотах. И ладно бы ничего больше не случилось, но нет — Билл, к чьей груди Стэн так неловко прижался, устоял и даже обхватил его свободной рукой за пояс. Крепко, удивительно надёжно для его комплекции. Да ещё и спросил потом: «Т-ты как, Стэн?», как будто это совсем обычное дело — вот так обнимать лучшего друга в переполненном автобусе и привычно улыбаться.

Конечно, Стэн ответил, что всё нормально. Конечно, сразу от него отстранился, извинился, сделал пару глубоких вдохов и заговорил про эскимосского кроншнепа.

А вечером впервые подрочил не на воображаемую красотку из одолженного Ричи журнала, но на Билла Денбро, и это было поразительно хорошо. Стэн почему-то вспоминал, как сжимались пальцы на его поясе, представлял, как бы они тесно сжимались на его члене, и после оргазма у него так горело лицо, что пришлось долго умываться ледяной водой и перед сном забивать мысли статьями из любимого орнитологического атласа.

Анализировать произошедшее Стэн начал только на следующий день, когда из головы наконец-то пропал медленно раздевающийся, краснеющий Билл. Стэн водил кончиком ручки по щеке, пропуская мимо ушей объяснения преподавательницы вышмата, и спрашивал себя, нормальной ли была его вчерашняя фантазия. С одной стороны, думал он, у восемнадцатилетних юнцов вместо рационализма всё ещё чистые гормоны, хоть что может на ум прийти, а с другой… Стэн никогда не замечал в себе тяги к парням, и его это пугало. Ладно хоть сам Билл был на других парах и вообще на другом факультете, и Стэн его с утра не видел.

— Ты чего сегодня такой задумчивый, Стэнли-супермэнни? — подтолкнул его в бок Ричи, когда во время большого обеденного перерыва они сидели во дворе под раскидистым деревом, давно прикончив ланч. — Мечтаешь о той грудастой цыпочке со второго курса?

— Ага… Я бы заглянул в её рейтинг, и я сейчас действительно про рейтинг, Ричи, — Стэн прищурился от солнца, поднёс к правому глазу монокуляр, пытаясь различить среди листвы странствующего дрозда. — Ты хотя бы минут пять в день не думаешь про секс?

— Ууу, какие мы взрослые слова знаем! — восхитился Ричи. — Пять минут, может, и не наберу, между прочим, в мире слишком много красивых людей, на которых у меня стоит… К тому же, это время года, когда в штанах становится узко… ^[1]

— Ты отвратителен, Тозиер, — глянул на него Стэн, — мне так нравится эта песня, а ты её испоганил!

— Да ладно, — Ричи ритмично подвигал плечами, снова напев переиначенную строчку, — быть не может, чтобы у тебя ни на кого из знаменитостей не стояло.

— Ну вот на кого у тебя стоит? — Стэн выдержал взгляд, и Ричи вытянул губы трубочкой, опустив ладони на траву и чуть погладив её.

— Джейн Фонда очень горяча, — наконец произнёс он. — Модели в январском номере «Плейбоя», прям чистое безумие… Ты их видел, нет? Ну, я тебе принесу завтра. Продавщица в «Фуд Лайон», тёмненькая такая… Однажды я, кстати, подрочил на пожарника, который снимал кошку со столба напротив моего дома. Ладно хоть отец был на работе, а мама у подруги.

— Серьёзно? — Стэн навострил уши, и спасибо выдержке, что внешне на нём это никак не отразилось.

— Ну да, я просто смотрел, как он ловко залазит по лестнице наверх, подумал, какие у него, должно быть, крутые мышцы там под формой, — Ричи пощупал свои хилые бицепсы и тяжко вздохнул, — реально ж крутые... Потом невольно представил, как он раздевается после вызова, ну и пошло-поехало. Было увлекательно, но я это… Ты же не в шоке, Стэн? Скажи, что не в шоке, я так-то не гей.

— Не в шоке.

— Слава твоей мамашке, — Ричи потянулся. — Иногда мне кажется, что если прилетят инопланетяне, я и на них смогу подрочить. Просто потому, что рука тянется, понимаешь, Суперстэнли? Может, конечно, я тупо озабоченный секс-маньяк, но как же хорошо, когда передёрнешь. Сразу будто горы свернуть могу.

Стэн понимал, особенно сейчас, когда видел вдалеке машущего им Билла. Ощутив, как начинают гореть щёки, он снова поднёс к лицу монокуляр, сглотнул. Дрозд, как назло, так и не появился, и к моменту, когда Билл к ним подошёл, монокуляр пришлось опустить.

— При-ивет, парни, — Билл хлопнул по подставленной Ричи ладони, пожал дрогнувшую руку Стэна и уселся рядом. — О чё-ём болтаете?

— Да так, ни...

— О дрочке, — не моргнув глазом, ответил Ричи, и Стэн окаменел, сжал монокль так, что тот чуть не треснул. — Сколько раз в день ты гладишь ужика, Большой Билл?

— Ну... Да-ай подумать, — Билл, надо отдать ему должное, не стал переводить разговор в другое русло, хотя щёки у него всё-таки немного заалели. — Я ре-едко остаюсь о-один в своей комнате, туда всегда может зайти Дж-джорджи, поэтому я то-олько в душе... И-иногда.

— Не каждый день?! — громко охнул Ричи.

Билл с улыбкой — лукавой, какой-то взрослой — покачал головой. Поражённый Ричи, видимо, погрузился в раздумья, буркнув что-то там про воздержание девственников, а Стэн невольно вообразил Билла, который закрывается в душе, аккуратно снимает с себя одежду и включает горячую воду в ванне. Конечно, до пожарника Ричи в плане мускулов ему далеко, но тело у него всё равно красивое, Стэн же видел, когда они тем летом ходили купаться на озеро. Кожа у Билла удивительно белая, почти без загара даже в августе, живот плоский, подтянутый, потому что он бегает по утрам и всегда делает зарядку. На груди и торсе, кажется, уже пробиваются тёмно-рыжие волоски, появляется жестковатая дорожка от пупка к паху, и тут у Стэна начинает жечь затылок — большой у Билла, под стать прозвищу, или нет? Как ему нравится себя ласкать? Представляет ли он кого-нибудь, когда толкается в кулак под потоками воды, запрокинув голову и касаясь ею кафеля?

— Стэн?

Стэн моргнул и испуганно дёрнулся, словно его застигли на месте преступления. Хвала Израилю, что у него на коленях всё ещё лежала широкая раскрытая тетрадь, в которой он вёл учёт птиц: увидь Ричи сейчас его стояк, Стэн до конца жизни ходил бы под кличкой «Супердрочер» или что-нибудь в этом духе.

— Ты в по-орядке?

— Я забыл, что обещал в перерыве подойти к преподавателю английской литературы за дополнительной консультацией, всё-таки экзамен скоро, — пробормотал Стэн, панические мысли заметались у него в голове жутким хаосом. Поразительно, что голос оставался по-прежнему ровным. — Что он обо мне подумает теперь?

— Что ты мудила, — лениво ответил Ричи, растянувшийся на траве.

— У тебя е-ещё десять ми-инут, — успокоил его Билл, похлопав по плечу, и от этого прикосновения Стэн чуть не подскочил. — Если поторопишься, у-успеешь. И-иди быстрее.

Стэн кивнул, запихал тетрадь в сумку и поднялся, осмотрительно держа её ниже живота. Билл — вот повезло — как раз повернулся к Ричи, и Стэн чуть ли не бегом ринулся в здание. Добравшись до туалета, он залетел в свободную кабинку, заперся на шпингалет и только тогда перевёл дух. Возбуждение, пока он шёл, немного спало, но Стэн всё равно достал из кармашка сумки влажные салфетки, тщательно обтёр руки и наконец расстегнул ширинку. Обхватив член пальцами, он чуть не простонал от облегчения, выдохнул сквозь крепко сжатые зубы и всего за несколько секунд, за которые успел представить обнажённого Билла с разведёнными ногами, довёл себя до разрядки.

Пара капель спермы попала на бежевый сливной бачок. Стэн, приведя себя в порядок, брезгливо вытер их новой салфеткой, скомкал и кинул в мусорное ведро, после чего вышел, ополоснул ладони с мылом и уставился на себя в зеркало.

Дрочить в университетском туалете — ненормально.

Дрочить на одного из лучших друзей — ещё более ненормально, и ладно бы у него была веская, серьёзная причина… Звонок затрезвонил как нельзя вовремя. Стэн мотнул головой, побрызгал холодной водой в лицо и пошёл на лекцию.

Больше, чем птиц, Стэн любил логику. Точность, факты и длинные цепочки развёрнутых аргументов приводили его в настоящий восторг. Он всецело полагался на них и не понимал, к примеру, Ричи, который и на вопросы в тестах отвечал чисто по интуиции. Стэн открыто фыркал, когда слушал разглагольствования Ричи о том, как важно прислушиваться к себе и окружающему миру, как нужно порой перестать думать и тупо плыть по течению, но сейчас...

Сейчас Стэн не мог найти ни одного внятного объяснения своим эмоциям. Уже неделю, просыпаясь, он сразу вспоминал о Билле, и чем дольше думал о нём, тем сильнее испытывал… Что-то. Стэна одновременно охватывало что-то вроде паники, тревоги, стыда, предвкушения, симпатии, желания увидеть, поговорить, спрятаться — этот вихрь постоянно меняющихся чувств порой захлёстывал его с головой, из-за чего он нервно забивался под одеяло и ждал, пока отпустит.

Конечно, вскоре у Стэна появилось предположение, что происходит, но он отмахивался от него, как от назойливой мухи. Ну не мог, не мог он влюбиться в Билла, это звучало так же невероятно, как тот рассказ Джорджи о ржачном клоуне, которого он якобы случайно увидел в водостоке. Стэн и влюблённость? Ха, да даже Эдди скорее поверит в бесполезность каких-нибудь своих таблеток, чем в это сочетание.

Вспомнить хоть девушку, с которой Стэн встречался в пятнадцать лет. Конечно, никаких серьёзных отношений в таком возрасте обычно не заводят — тут скорее играет роль романтика первой любви, чем нечто большее, — но Стэн изначально не чувствовал к ней ничего особенного. Так, просто одноклассница, с которой он однажды обсудил современную жизнь евреев и потом несколько раз сходил в кино. Он неопределённо пожимал плечами, когда она предлагала прогуляться вечером, неохотно целовался с ней на скамейке в парке, ни капли не возбуждался, когда она во время танцев как бы случайно прижималась к нему грудью. Пожалуй, Стэн и виделся-то с ней чисто ради эксперимента и желания узнать, каково быть с кем-то в паре, а потому совсем не расстроился, когда в один из дней она ушла к известному на всю школу фанату «Стартрека».

«Ну и дубина же ты, Урис, такую красотку проебал», — сказал ему тогда Ричи с выражением скорби на лице, а Билл, кажется, лишь сочувственно сунул ему в руки пачку шоколадного печенья.

Так что влюблённость? Очень вряд ли. Стэн всегда внимательно следил за собой и своими мыслями, оставаясь в одиночестве. Он не понаслышке знал, что такое быть влюблённым по уши — достаточно взглянуть на Бена Хэнскома возле Беверли и сделать правильные выводы, — так что такого с ним произойти не могло. Он попросту не представлял себя с глупым щенячьим взглядом, не воображал, как ждёт встречи с кем-то настолько сильно, что от нетерпения хочется подпрыгивать на месте. Однако с Биллом…

С Биллом сейчас всё было иначе. К Биллу его тянуло, как магнитом, Билла хотелось узнавать, не ограничиваясь какими-то общими деталями, вроде того, что он обожает клетчатые рубашки и иногда часами проговаривает скороговорки, тщетно пытаясь избавиться от заикания. Стэн начал машинально подмечать, какую музыку он слушает (в основном классический рок-н-ролл вроде «Little Richard’a»), какую еду берёт в столовой (чаще всего тушёные овощи и никакого мяса, потому что не доверяет поварам), как зашнуровывает кроссовки (исключительно на один узелок) и носит рюкзак (всегда на одной лямке). Стэн жадно наблюдал за ним какое-то время, а потом понял, что это похоже на одержимость, и решил поступить как любой здравомыслящий человек.

Нет взаимодействия — нет проблемы.

Прятаться от Билла, впрочем, оказалось не так-то просто. Во-первых, у Стэна с ним совпадали многие потоковые лекции, так что в таких случаях он просто отсаживался куда-нибудь подальше и терпел болтовню на задних рядах. Голос преподавателя дотуда еле доносился, зато можно было не бояться, что Билл обернётся, улыбнётся и попросит одолжить карандаш или стирательную резинку. Сразу после пар Стэн кидал вещи в рюкзак неаккуратной кучей и сбегал прежде, чем Билл к нему подойдёт.

Впрочем, и это во-вторых, избегать его вне учебного времени было гораздо сложнее. Сказывался общий круг знакомств и интересы, тот же Ричи каждые несколько дней приглашал всех к себе в пустой дом, где они — Стэн, Билл, Бев, Эдди, Бен, Майк и сам Ричи, вот такая у них большая собралась компания ещё со старших классов, — подолгу валялись перед телевизором, ели мороженое, курили прямо в спальне и болтали обо всём, что в голову придёт, после чего, ближе к утру, засыпали друг у друга на коленях. Стэн всей душой любил такие ночёвки, они были уютными и настоящими, но теперь они стали опасны, и ему уже трижды пришлось скрепя сердце от них отказаться.

«Прости, чувак, иду на бат-мицву племянницы».

«Прости, Рич, мне что-то нехорошо, заболеваю, ещё заражу всех».

«Простите, ребята, сегодня без меня — отцу надо помочь в синагоге, какой-то атеистичный ублюдок плюнул прямо в одну из святых чаш, и мы хотим его вычислить».

Казалось бы, после всех этих продуманных шагов Стэну можно было вздохнуть спокойно, но легче ему отнюдь не становилось. Наоборот — он стал видеть Билла во сне гораздо чаще, а на переменах, которые он пережидал в пустых аудиториях, становилось до жути одиноко и скучно. Не спасали драгоценные птицы в зачитанном до дыр атласе, не помогала зубодробительная подготовка к экзаменам.

К концу третьей недели Стэн морально сдался и велел себе что-то сделать. Хоть как-то во всём разобраться и перестать вести себя, как изгой или типичный ботаник, каким его уже начали считать однокурсники. Нельзя ведь постоянно сбегать от проблем или притворяться, что их не существует, тем более, если они настолько сильно влияют на обычную жизнь, отрезают от друзей и лишают обыденных радостей.

Он уже придумал было, что будет говорить Биллу и остальным, как проблема — обычно так и бывает — разрешилась сама собой.

— Стэн!

Билл всё-таки умудрился поймать его на одной из перемен, когда Стэн плёлся с физкультуры и был настолько вымотан двухкилометровой пробежкой, что не смотрел по сторонам. Мысленно попеняв на себя из-за невнимательности и пропустив удар сердца, он повернулся и поднял глаза. Билл смущённо улыбался, пальцами зачёсывая назад отросшую чёлку, веснушек на его коже словно стало ещё больше.

— Я те-ебя как раз и-ищу, — сказал он неловко, переступая с ноги на ногу. Кроссовки у него, отметил на автомате Стэн, на этот раз были завязаны двойным узлом. — Мо-ожешь п-помочь мне с велосипедом завтра? Ри-ичи не может, Эдди с мамой едет на осмотр, Б-бен с Бев идут в кино, а…

— Могу, конечно, — ответил Стэн и скованно улыбнулся, надеясь, что не выглядит, как полный тупица. — Не знаю, чем и как, но помогу с радостью.

— Хорошо, спасибо, — выдохнул тем временем Билл с явным облегчением. — Я б-боялся, что ты откажешься... Думал, ты ме-еня избегаешь последние недели и на что-то обижаешься... То-очно всё нормально? Я те-ебя не раздражаю?

На Стэна мгновенно нахлынули колючие, тяжёлые угрызения совести впемерешку со жгучим желанием пробить лоб ладонью. В попытках сбежать он абсолютно не подумал, как это выглядит со стороны, и теперь ему хотелось обнять Билла так крепко, чтобы у него хрустнули косточки, ласково взъерошить волосы и заверить, что всё хорошо, что ему не надо выглядеть таким непривычно огорчённым и виноватым. Ему это ужасно не идёт. Такие, как Билл, считал Стэн, всегда должны быть счастливыми.

— Прости, Большой Билл, я немного… с учёбой забегался, насобирал тут долгов и хвостов, — пояснил с запинкой Стэн, и Билл понимающе кивнул, отчего у Стэна потеплело в груди. Как будто и не было всех этих мучительных недель, на которые он себя добровольно обрёк. Билл, Большой Билл, всегда умел расслаблять его одним своим присутствием. — Тогда завтра у тебя? Прихватить что-нибудь? Мама вроде бы собиралась приготовить морковный торт.

— Не, у ме-еня всё есть, главное — сам приходи часам к д-десяти, — Билл привычно уже хлопнул его по плечу, на миг легонько его сжав. Или Стэну показалось. — До завтра!

Стэн проводил его задумчивым, долгим взглядом и глубоко, свободно вздохнул. Завтра, значит, он и разберётся, гормональная ли у него зависимость от Билла, или же, как бы ни хотелось это признавать, совсем другая. Возможно, он ошибается. Возможно, он совсем себя не знает.

Возможно, он вообще зря пытается найти во всём этом хоть что-то рациональное.

Огромный велосипед Билла, на котором он ещё как-то умудрялся ездить, сейчас занимал в гараже довольно много места, потому что был полностью разобран. Билл снял колёса, педали и цепь, открутил руль со звонком, разложил все остальные детали на старых газетных разворотах и теперь сидел перед ними по-турецки с отвёрткой в руках. Из радиоприёмника, стоявшего у ящика с инструментами, негромко играла песня Карла Перкинса.

— Привет! — махнул Билл, когда Стэн, оставив свой велосипед у лужайки семьи Денбро, зашёл в открытый гараж прямо с улицы. — И-извини, что не дождался и разобрал С-сильвера без тебя.

— Да всё нормально, привет, Билл, — Стэн подошёл к нему и присел рядом на корточки, с интересом осматривая каретку, поржавевшую кассету и потёртое седло. — Я не очень смыслю в велосипедах, но, кажется, старине Сильверу нужны обновки.

— Я ка-ак раз их купил, — Билл открыл большую картонную коробку, которую Стэн сперва и не заметил. В ней поблёскивали новенькие, явно с прилавка, разнообразные детали, на некоторых всё ещё красовался ценник. — Ско-опил за полгода, пока подрабатывал, как раз хотел привести его в порядок к лету. Мистер Б-бейли даже скидку мне дал, представляешь?

— Этот скряга-то? Ты ему точно нравишься, — Стэн не успел оглядеться в поисках перчаток, как Билл протянул ему их сам. Тоже новенькие, тряпичные, тёмно-синего цвета. Как раз такие, какие лежат у него самого дома. Стэн едва подавил нахлынувшее смущение. — О, спасибо…

— Д-да не за что. Я помню, что ты не любишь возиться в машинном масле г-голыми руками, — подмигнул Билл, и работа закипела.

По мере того, как они щедро смазывали прежние детали и ставили новые, Сильвер постепенно приобретал совсем иной, более солидный вид, но Стэн, разумеется, больше смотрел не на него, а на Билла. На то, как он нежно проводит тряпочкой по раме, как осторожно ставит звёздочку, как аккуратно продевает игральные карты между отполированными спицами на колёсах. Никогда ещё его пальцы, пусть и влажные от машинного масла, не казались такими красивыми. Ни разу прежде Стэн не замечал, что Билл поджимает нижнюю губу, когда на чём-то сосредотачивается. Стэн жадно вслушивался в каждое слово, пока Билл буквально светился от радости, практически без заикания рассказывая между делом об учёбе и недавней поездке с отцом в соседний штат на матч по бейсболу. Даже когда заметно подросший Джорджи вдруг с визгом напрыгнул на Билла и тот, засмеявшись, начал катать его на спине, Стэн не мог оторвать взгляда от его лица — светлого и такого счастливого, усыпанного рыжеватыми веснушками. На краю сознания Стэна замаячила мысль, что на друзей так не смотрят, и он, поймав озорные искорки в глазах Билла, всё-таки с ней согласился.

На друзей так не смотрят, а вот на возлюбленных — да. Ещё как.

— Как же к-круто, — стёр пот со лба Билл, когда заново родившийся Сильвер гордо стоял перед ними спустя два часа. Выглядел он и правда внушительно. — С-сгоняем куда-нибудь?

— Конечно, — с готовностью кивнул Стэн, опрокинув в себя второй стакан вкусного холодного лимонада, который им принесла мисссис Денбро. Кислые дольки лимона и листья мяты, кубики льда на дне. — Куда помчим?

— Д-да хоть куда… О, я не-едавно нашёл одно место, никому ещё не показывал, — Билл взял Сильвера за руль и покатил из гаража на дорогу, не забыв попросить Джорджи закрыть его за ними. Стэн, в свою очередь, снял с подножки свой велосипед — безымянный Хаффи, — и через несколько секунд его оседлал.

После двух часов в духоте поездка была настоящим раем. В лицо бил прохладный ветер, педали мягко крутились без всякого скрипа, ехавший рядом Билл то и дело задорно покрикивал: «Хай-йо, Сильвер!», вызывая короткую улыбку у прохожих. Стэн нет-нет, но посматривал на него, спешно отворачиваясь, когда от ветра футболка Билла задиралась, и под ней мелькала обнажённая спина. До нужного места они доехали через пятнадцать минут: им оказался неприметный галечный берег, скрытый от дорожной части деревьями и совершенно пустой.

Билл спрыгнул с Сильвера и аккуратно положил его на траву, потому что у него, в отличие от Хаффи, подножки не предусматривалось.

— Классно тут, да? — с восторгом глянул Билл на Стэна. — Мы с-столько лазили по Пустоши в детстве, а с-сюда даже не заглядывали никогда. Спо-орим, что об этом месте всего пара человек знает?

— Ага, и эта пара — мы, — ответил Стэн и тут же прикусил язык. Опрометчиво, но Билл, кажется, не заметил в его словах никакого двойного смысла.

— М-может, и так, — легко согласился он, быстро развязал шнурки на кедах, скинул их и забежал в воду голыми ногами. Вода окатила его почти до колен, заблестела на коже капельками. Билл обернулся и с улыбкой махнул. — Тёплая… Не хо-очешь поплавать?

— Нет, — чересчур быстро ответил Стэн, вообразив Билла в одних плавках, и добавил: — Боюсь, что волосы намочу, а мне ещё вечером в гости идти с родителями.

— Аааа, — кивнул Билл, — ну тогда и я не б-буду.

Ногами, впрочем, Стэн тоже в воде побултыхал, и потом они с Биллом уселись на камнях, подставившись горячему солнцу. Вокруг стояла убаюкивающая тишина. Разговаривать о чём-то было лениво, лишь изредка Билл вспоминал какую-нибудь байку про общих знакомых или рассказывал, как готовится к экзаменам, какие книги читает, какие успехи — скорее, противоположности успехов — творятся в учёбе у Джорджи. Стэн слушал предельно внимательно, иногда поворачивая голову и любуясь его лицом, растрёпанными волосами, длинными ресницами, когда Билл закрывал глаза. Сейчас они были совершенно одни, полностью друг другу открыты, и если и существовал в мире подходящий момент для объяснений, то это как раз был он.

А ведь Стэн ни разу не считал себя романтиком.

— Мне надо тебе кое-что сказать, Билл.

— М? — Билл приоткрыл один глаз, щурясь от солнца.

— Я… — Стэн перевёл взгляд с него на серебристую реку, потом обратно, сжал и разжал кулак, выдохнул. Билл с явным любопытством ждал, расслабленно отставив руки назад и опираясь на них. — Я не знаю, как так вышло, но… Похоже, ты мне нравишься, Билл. Очень. Не как друг, как... Ты понял. Мне сложно было это осознать. Не могу больше так… Прятаться.

Вот. Вот он это и сказал. Стэн только сейчас ощутил, что спина у него под рубашкой сильно взмокла, губы напрочь пересохли, щёки обдаёт жаром, а сердце колотится от адреналина. Ему вдруг стало страшно, так страшно, как не было даже на бар-мицве перед сотней людей.

— Та-ак вот почему ты от меня б-бегал, — тихо ответил Билл. Он сразу выпрямился, потёр затылок рукой. — Я… Да-аже подумать не мог, ч-что… Чёрт, С-стэн…

Билл покраснел. Стэн отчётливо заметил, как вспыхнули его щёки, уши, как румянец переполз даже на шею, за ворот его футболки с рисунком Элвиса на груди. У Стэна спёрло дыхание.

— Билл, если ты…

— За-аткнись и д-дай п-поду-умать, — глухо, взволнованно ответил Билл, облизнулся, и вот тут Стэн не выдержал.

Он одним движением подсел к Биллу, обхватил его лицо ладонями и поцеловал, закрыв глаза. Кожа под кончиками пальцев была горячей-горячей, тогда как губы Билла — мягкими, всё ещё сладкими от лимонада. Стэн легонько провёл по нижней губе Билла языком и нечаянно скользнул им в его рот, когда Билл охнул. Мгновенно стало жарко, в низу живота что-то туго скрутилось, и Стэн уже хотел было отстраниться, но Билл обхватил его за шею и решительно потянул на себя. Они упали на траву, и Стэн перешёл все границы, которые в самых смелых фантазиях устанавливал перед собой: он жадно проводил ладонью по груди и животу Билла, потирался о него всем телом, ощущал его стояк в шортах и дрожал от мысли, что Билл отвечает, Билл грубовато вплетает пальцы в его волосы и сжимает коленями его бока, пока их губы уже начинают гореть, а без того учащённое дыхание — напрочь сбиваться.

Всё резко закончилось, когда совсем рядом, за деревьями, с гудком остановилась какая-то машина. Стэн в одну секунду отпрыгнул, сел и пригладил волосы, то же самое впопыхах сделал Билл. Позади раздались какие-то голоса, чьи-то громкие объяснения, а потом шины снова зашуршали, и машина тронулась, спустя миг оставив берег в прежней тишине.

Стэн, все эти тягучие мгновения пялившийся на лежащий перед ним камешек идеальной круглой формы, боязливо повернул голову. Билл смотрел прямо на него — весь взъерошенный, помятый, всё ещё красный и зацелованный. Его эмоции никак нельзя было прочитать, и к горлу Стэна подбился комок. Стэн сглотнул.

— Прости меня, Билл, я не смог… Удержаться, — подобрал он наконец слово, хотя оно и вполовину не могло описать того, что он почувствовал перед поцелуем. — Ты был такой… Такой красивый. Прости. Никому ничего не расскажу, даю слово Уриса.

Билл слушал его, не сводя пристального взгляда, а потом улыбнулся, придвинулся к Стэну и внезапно щёлкнул его по носу.

— Ай!

— В сле-едующий ра-аз говори сразу, что не так, — сказал спокойно Билл. — И всё б-будет но-ормально.

Стэн рассеянно кивнул, потерев кончик носа. С плеч словно упала целая гора, хотя ответа на главный вопрос он всё-таки ещё не получил. И получит ли?

— Так что, м… — начал он издалека, решив не затягивать. — Что…

— Я не знаю, — честно признался Билл. Скрестил загорелые ноги, потянул вниз футболку, помолчал. — По-ока не зна-аю. П-подумаю и завтра скажу. Идёт?

После повторного кивка Стэна они, не сговариваясь, поднялись, отряхнулись, ополоснули лица водой из реки, согнав остатки возбуждения. Стэн не мог перестать прокручивать в памяти поцелуй, вызывающий одни мурашки, но при этом ловил себя на том, что даже если ничего не получится, ему не о чем будет сожалеть. Влюблённость, как и любое другое чувство, рано или поздно проходит, так что он всё переживёт.

Он же Стэн-Супермен, в конце концов.

— Ты до-омой се-ейчас? — спросил Билл, когда он выкатили велосипеды на дорогу. Мимо проносились машины, после блаженной тишины на берегу городской гомон был особенно заметен.

— Да, мне тут ближе ехать, так что... увидимся в понедельник на психологии, — Стэн уже поставил ногу на педаль, как вдруг Билл наклонился так близко, что коснулся его щеки своей.

— Кстати, целуешься ты отпадно, — шепнул он, после чего вскочил на Сильвера и закрутил тяжёлые педали. Почти сразу раздалось восторженное, победное: «Хай-йо!», и Стэн широко улыбнулся.

_____________________________________

^[1] The Zombies — «Time of the season»

@темы: фанфикшен, R — NC-17, Билл Денбро, Оно (2017), Стэнли Урис, фб 18

---

[IT: The Losers Club]

Название: Desire
Автор: Itchiya
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Пеннивайз/Билл Денбро/Беверли Марш
Категория: слэш, гет
Рейтинг: NC
Размещение: запрещено без разрешения автора

@темы: арт, Пеннивайз, R — NC-17, Билл Денбро, Оно (2017), Беверли Марш, фб 18

---

[IT: The Losers Club]

Название: God bless our college years
Автор: kinsey
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Ричи Тозиер/Стэнли Урис
Категория: слэш
Рейтинг: R
Примечание:

перевод

перевод:
Ричи: Ну что, кончишь для папочки?
Стэн: Господи, да заткнись ты...
Размещение: запрещено без разрешения автора

@темы: арт, R — NC-17, Оно (2017), Ричи Тозиер, Стэнли Урис, фб 18

---

[IT: The Losers Club]

Название: Где же наши пальчики?
Автор: ginsel
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Пеннивайз
Категория: джен
Рейтинг: пограничный
Размещение: запрещено без разрешения автора

@темы: арт, Пеннивайз, R — NC-17, Оно (1990), фб 18

---

[IT: The Losers Club]

Название: True Brothers
Автор: Xercks
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Билл Денбро, Джорджи Денбро
Категория: джен
Рейтинг: R
Размещение: запрещено без разрешения автора

@темы: арт, R — NC-17, Билл Денбро, Джорджи Денбро, Оно (2017), фб 18

---

[IT: The Losers Club]

Название: Бев Марш придёт за тобой
Канон: Оно (2017)
Автор: Был
Бета: Собака серая
Размер: мини, 1371 слово
Пейринг/Персонажи: ОМП, Беверли Марш, Билл Денбро
Категория: джен, гет
Жанр: триллер
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: и у маньяков есть свой демон для страшной сказки на ночь. Берегись, не делай никому больно, иначе Бев Марш встанет на твой след.
Примечание/Предупреждения: насилие, dark!Беверли, смерть второстепенного персонажа
Размещение: запрещено без разрешения автора

Бев Марш придёт за тобой, если будешь плохо себя вести. Сначала тебе даже понравится, она умеет выглядеть невинной — и даже доступной, — если захочет. Не шлюхой, но с ними же скучно. Слишком просто. Нет, не шлюхой, но достаточно отчаявшейся девчонкой, такие ещё уверены, будто всего повидали и сумеют за себя постоять. Брехня, ты-то знаешь, как поставить их на место. И этой даже не нужно ничего подсыпать в пойло — она сама пойдёт в машину. Чуть покачиваясь, вздёргивая голову, как пьяная. Ты ещё подумаешь: когда успела нализаться? Всего два стакана пива. С другой стороны, в ней футов пять роста, сколько там нужно? Покатит. И прикинешь, а не сделать ли всё прямо здесь, на парковке, но рядом люди, и вдруг ещё камеры. Терпит.

Ты поведёшь тачку, как тебе самому покажется, очень уверенно, но на самом деле не особо, ведь ты уже поддашь. Слишком легко, не обязательно быть полностью трезвым. В дороге она вдруг засмеётся, и ты чуть не попадёшь в кювет, не в силах отвернуться от её влажно поблёскивающих зубов. И глаз. Такое странное выражение лица... Спишешь на нервозность. Ей ведь есть из-за чего нервничать. Волосы Бев Марш в темноте кажутся красными. Как ржавые пружины. Но губы — краснее. Она проговорит твоё имя вслух, несколько раз, без повода. Точно смакуя. Тебя это взбесит, хотя назвался ты ей чужим, понятное дело. Тебе захочется ударить её прямо здесь, в машине. Или высадить, если твои инстинкты не до конца отбиты алкоголем и предвкушением. Но ты не сделаешь ни того, ни другого. Ты уже пропал.

Бев Марш придёт за тобой, но тебя никто не предупредит быть начеку. А значит, в тот момент, когда ты будешь неловко парковать тачку — или материться на дерево, в которое въедешь, — ей не составит труда так вмазать тебе в висок «тяжёлым тупым предметом» (как напишет завтра в отчёте патологоанатом, если, конечно, не решит пораньше уйти со смены и оставить тебя на потом), что мир подёрнется красным и чёрным. Покажется, что на тебя обрушилась добрая сотня этажей — бетон и стекло, — как на тех, из башен-близнецов, помнишь, даже тебя заставили сглотнуть новостные выпуски? Прости, не вспомнишь. В голове у тебя останутся только темнота и треск. Кррраак, о, как не посчастливилось этому черепу.

Но ты ещё будешь жив. Точно будешь, впереди по меньшей мере три весёлых часа. Бев Марш научилась соизмерять силу. О, у неё было много практики. И она сильная, куда сильнее, чем ты можешь представить. Ей ведь хватит сил оттащить твою мерзко пахнущую тушу в чей-то покинутый летний домик, даже не потревожив соседей. Снять люстру, пропустить через крюк верёвку, примотать тебя к ней так крепко, чтоб кисти посинели.

А потом ты всё-таки очнёшься и встретишь то, что она готовила для тебя — весь набор плохого мальчика. У неё есть секатор и плоскогубцы, горелка, ремень, леска. Ещё и набор ножей, любезно оставленный на кухне жившей здесь семьёй (они ничего не знают про Бев Марш, но она-то знает про них всё, и про их горе, и про их железное алиби на тот день, что она выбрала для тебя). Может быть, ты даже узнаешь дом, хотя комната будет кружиться перед глазами так сильно, будто тебя запихнули в барабан стиральной машины. Но какая разница? Она постарается, чтобы ты узнал. Ведь боль приводит в чувство.

Начнёт она с пальцев. Так ведь делается? А как делал ты сам? Плоскогубцы сомкнутся сначала почти нежно, Бев нужно приноровиться. Треск ногтя не расслышать за твоим собственным визгом, но и крик не может продолжаться вечно, голос-то всё равно срывается. Ну, давай же, попробуй прислушаться: это крошатся фаланги твоих пальцев, это смеётся Бев Марш.

— У Меня отмщение и воздаяние, когда поколеблется нога их, — пропоёт она, пиная тебя в пах. — Ибо близок день погибели их, — ещё один удар, на этот раз в лицо. — Ско-о-оро наступит уготованное. ^[1]

И разожмёт ножом твои стиснутые зубы — всего-то принцип рычага в действии, — поймает пальцами язык, а потом наконец опробует секатор. Тут же прижжёт рану, конечно, никто ведь не хочет, чтобы ты захлебнулся кровью. У тебя ведь ещё где-то сто девяносто одна или даже сто девяносто три целых кости, ни одной дырки в животе и внутренние органы почти как новенькие. С этим надо что-то делать. И она сделает.

Долгая, такая долгая ночь. Ей придётся найти магнитофон, чтобы не заскучать. Бев Марш любит рок-н-ролл и старые сентиментальные баллады. Она будет подпевать, обходя тебя по кругу, может быть, даже закружится под музыку. Не слишком рьяно, ведь ей не хочется поскользнуться. А с тебя уже прилично натечёт к тому моменту. Но ты всё равно будешь улыбаться, от уха до уха — в самом прямом смысле. И зубы она тебе оставит. Драть зубы — работа для крепких парней, а не нежных девушек. А вот вырезать инициалы любят и те, и другие. Бев, конечно, на секунду задумается, стоит ли — так делал кое-кто, кто ей не слишком нравился, — но потом пожмёт плечами и продолжит. Ласковое «Билли» чуть расплывётся красной кляксой, слишком сильно нажала. Но Бев всё равно залюбуется собственной работой. А потом надавит и провернёт. Нож, конечно, ещё бы она стала пихать в тебя пальцы.

— Это, — скажет Бев, — асфиксия.

И покажет на примере, обвив твою шею хорошим кожаным ремнём. Или плохим, тебе лучше знать, она с тебя его снимала.

— А это — перелом лучевой кости.

Получится не слишком аккуратно и не с первого раза, но даже лучшие из нас допускают ошибки.

— Так, а тут будет разрыв селезёнки. Как, чувствуешь? Я всё правильно делаю?

Всё хорошо. Осталось недолго. Ты уж потерпи, вдруг в рай попадёшь? Тебя там наверняка заждались твои мёртвые девочки. С секаторами, и копьями, и острыми струнами от ангельских арф.

Когда она закончит с тобой, придёт Уильям Денбро, но ты его уже не увидишь. Тебе нечем будет смотреть. Он тоже постарается не глядеть на тебя. И это правильно, в жизни вы бы друг другу не понравились. Ты бы назвал его педиком, с этим-то девчачьим лицом — и постарался бы хорошенько вмазать. Так бы и не понял, что это тот самый Денбро, на чьи самые жёсткие сцены в романах ты дрочишь, когда охота оказывается напрасной. И никогда бы не подумал, что тебе, о, именно тебе доведётся стать одним из его изысканных мертвецов. И что именно его имя так трогательно выписано на твоём теле.

— Билли. Здравствуй, Билли.

Её руки немного задрожат, и губы тоже, и глаза заблестят ярко-ярко, будто Бев Марш вот-вот заплачет. Она вытрет руки о платье и шагнёт к нему. Так робко. Ты бы очень удивился, увидев её такой, прямо школьница на первом свидании.

Денбро вынет из кармана бахилы и наденет их на ботинки. Натянет резиновые перчатки, такие смешные, жёлтые, до локтя. А затем со своей огромной сумкой отправится в ванную, будто не замечая Бев, да что там, обходя её по широкой дуге. Он будет немного зол — или даже сильно, — а она побежит за ним, как щенок.

— С-стой. Т-там ещё нет с-следов.

И Бев послушно вернётся к тебе, скрестит руки за спиной и будет молча ждать всё то время, пока Билл будет драить пол и перетаскивать мебель, которой она могла коснуться, на улицу, для костра, а всё, что нельзя сжечь, снова и снова обрабатывать хлоркой. Своё имя ему придётся срезать самому, морщась, с твоего живота. Но его руки не дрогнут. Он привык. Все рано или поздно привыкают, даже к самым неудачным обстоятельствам. Впрочем, мыть тебя ему всё равно не понравится.

— Н-надо его увезти.

— Нет. Это подарок.

— Т-ты их п-п-подставишь.

— Я всё проверила. Помнишь, как ты учил.

— Б-бев!

Но он оставит тебя. Он только делает вид, что может ей сопротивляться: её улыбке, её прелести, её нежности к нему. Билл знал, как всё будет, он всегда знает, когда она нападает на след — ещё бы, именно он отыскивает для неё нераскрытые дела, пользуясь своими связями. В день, когда она придёт за тобой, этот самый, он всё подготовит заранее и купит ей платье, ведь её собственное надо будет сжечь. Это его любимая часть — если вообще можно так говорить, ведь вся затея Биллу ужасно не нравится, — выбирать, в чём она уедет вместе с ним от этого проклятого места. Далеко-далеко.

Потом, в машине, он снова простит её, будто в последний раз. И ответит на поцелуй. И будет любоваться её телом, будто сияющим на тёмной обивке заднего сиденья. Всё, как впервые, как должно было быть впервые у бесповоротно влюблённых в друг друга старшеклассников, которым нигде не найти приюта, кроме как в старой отцовской машине. Не в катакомбах под коллектором, в темноте и ужасе. Здесь, именно здесь. Сейчас.

А ты хорошо себя веди, ладно? Ведь иначе Бев Марш всё-таки придёт.

_______________________

^[1] Второзаконие 32:35

@темы: фанфикшен, R — NC-17, Билл Денбро, Оно (2017), Беверли Марш, фб 18